Тогда Вадиму тоже стало очень спокойно.

Они сели за столик в маленьком армянском ресторане; когда принесли меню, кто-то заиграл на дудуке.

Вадиму было легко и приятно разглядывать Леру. Лицо построено — ничего лишнего: высокие скулы, брови, красивый рот. И совершенно домашние глаза: теплые и свои.

За соседним столом обсуждали какой-то фильм. Лера спросила:

— Вы когда в последний раз были в кино?

Он задумался:

— Даже не вспомню. Год, два назад. Я дома иногда фильмы смотрю. Редко. А вы часто ходите?

— Да, я кино очень люблю. Просто так не хожу… Сначала читаю: кто что снимает. Выбираю задолго. Жду, пока выйдет.

— А какие фильмы вы любите?

— Очень разные. Я разное кино как бы с разными целями смотрю. Одни фильмы — из-за идей, другие — из-за того, как они сняты… Ну, если, предположим, форма какая-то новая, необычная… У некоторых сюжет просто нравится. А бывает, смотрю развлекательный фильм, если качественный. Не для того, чтобы как-то обогатиться, а просто отдохнуть. Притулиться так на диванчике с чашечкой чая и поплакать от умиления…

— Вроде «Титаника» что-нибудь?

— Нет, что-нибудь все же… потоньше. Скажем, психологический детектив.

Лера отпила из бокала. Понравилось, еще отпила.

— У меня неоднозначное отношение к американскому кино. И к тому, что вокруг него происходит. Все-таки что-то неправильное у них там происходит. Начиная с двадцатых годов… все это завоевание мира американским кино, мегазвезды. Что-то не то… Не знаю, как выразить…

Лера искала слова, наморщила лоб.

— Я родилась и выросла в Донецке…

— Я не знал, — удивился Вадим.

— Знаете, там все пьют. Да и как не пить: все в шахтах работают. У меня отец почти сорок лет ходит в забой… Каждый вечер, чуть задержался на двадцать минут — мама звонит: поднялся из шахты? Если поднялся — хорошо, сегодня живой. Пускай погуляет… А американцы месяц сидят в очереди, чтобы первыми билеты на «Звездные войны» купить. У кинотеатров разбивают палатки. Если об этом рассказать моей маме, она не поймет.

«А я? — подумал Вадим. — И меня она не поймет».

За рыбой сиг его осенило вдруг, что он понятия не имеет о возрасте Леры. Ей могло быть и двадцать, и тридцать.

— А в Москву вы одна переехали или с семьей?

— Одна. Давно уже, лет восемь назад. Когда я обосновалась, за мной подтянулась сестра. Год пожила и вернулась обратно. Там вышла замуж. Так что все мои там, а я их иногда навещаю.

— А сюда… маму с папой?

— Не хотят. У меня такой папа… Он без дела не может. А дела, кроме шахтерского, никакого не знает. Но у них ничего сейчас… Муж сестры хорошо зарабатывает, у него вроде как бизнес. Помогает.

— И вам не страшно одной?

Настолько дурацкого вопроса Вадим от себя не ожидал и покраснел. Во-первых, она, может, вовсе и не одна! Во-вторых, — глупее не скажешь. Как старая бабка.

— Извините, я чушь несу…

Лера заулыбалась:

— Да ничего. Я не одна живу.

Вот так тебе! Осел.

— Со мной уже год живет одна старушка, Гульнара Ильхамовна. Я буквально на улице подобрала ее, приютила. Она у меня вместо бабушки. Опекает меня, делает все по дому. И кошка Анфиса: тоже подобрала. Отмыла, лишаями переболела, но выходила… Умная — второй такой нет.

— В наше время людей с улицы подбирать… — мрачно пробормотал Вадим.

— Да во всякое время это опасно… Но я давно научилась определять людей по лицу. Как бы — мой человек или не мой. Я же по профессии — художник, столько портретов написала — не сосчитать…

— Ну и ну…

— Я на Арбате портреты писала, прилично зарабатывала. А один раз подходит мужчина — феномен был в своем роде. Я так поняла, он в спецслужбах работал. Заговорил со мной… не знаю, чем уж я ему приглянулась. А у меня фотографии стоят на этюднике — всяких моих знакомых. Он и давай по снимкам рассказывать: «Вот этот — непрошибаемый, как бревно. Но и надежный, тоже как бревно». И точно — это мой старый друг, в любой ситуации на него могу положиться. Но он такой… Не в себе слегка, странный… И женщины у него никогда не было. «Вот этот, говорит, извиняюсь — мудило капустное». Я говорю, почему капустное? А он говорит: «потому что один листик снимаешь, второй, третий, а внутри — все равно мудило». И так точно — точнее не скажешь.

— А вы с этим человеком общались дальше?

— Нет. Пару раз он еще приходил, но вот с ним-то как раз… как-то страшно было. Он будущее предвидел… Он так и сказал: люди со мной общаться не любят.

Они помолчали.

— А отчего же… Так и не удалось состояться как художнику?

— Не удалось… В то время, когда иностранцы все наше расхватывали, продала кое-что… Но я молодая была, совсем еще глупая… всякие страсти, любовь… ну, как обычно. К тому же я не шла на компромиссы — родители так воспитали. Не улыбалась, где надо, в глаза не заглядывала… Вот и осталась ни с чем. Потом было еще много профессий. Кондуктором в трамвае работала, официанткой, корректором в типографии. В конце концов закончила курсы и стала секретарем.

Вадим задумался. Оказывается, такой человек. Надо чем-то помочь, что-то сделать. Не быть же ей все время секретарем. Курсы повышения… Или… титулованный седовласый художник…

— Вы мне нарассказывали столько всего — неудобно даже… вы спрашивайте меня, если вам интересно… я тоже что-нибудь расскажу.

— Ну, расскажите свою историю — как вы оказались там, где вы сейчас.

— А вы не знаете? У нас в компании полно людей, которые знают… Я думал, что всем все известно.

— Да я как бы не очень тесно общаюсь с сотрудниками… Так что — не знаю.

Вадим и это взял на заметку. Положительно интересно.

— В общем-то, ничего примечательного… Роман об этом не напишешь. Рос без отца, денег едва хватало на жизнь. Мама покупала, например, яблоки — и давала только одно в день, не больше. Мама воспитала — ну, какой сама была, так и воспитала. С таким воспитанием не своруешь, не убьешь. Так что я вас понимаю… Приходилось хорошо учиться, заниматься в кружке информатики. Олимпиады всякие выигрывал, в институт взяли без экзаменов. Программировал, с первого курса подрабатывать начал. Писал программы для бизнесов, для научных лабораторий, просто для состоятельных людей… потом думаю, а что я один сделаю? Друг мой, Колян — помните его, бородатый? Он и его двоюродный брат тогда наследство получили от какого-то родственника. Часть денег мне дали, под честное слово. Я нашел людей, в подвале соседнего дома оборудовал помещение — двери там железные пришлось поставить… Собственно, и оттуда мы уже развивались. Деньги я Кольке и брату его вернул и стал, так сказать, на себя работать. Бандиты в то время, конечно же, возникали периодически. Но в своем районе я всех знал. Там как раз мои бывшие одноклассники группировку сформировали и нас охраняли. Не совсем безвозмездно, конечно. Смешно было с ними отношения поддерживать, да и страшновато… приходилось выпивать вместе. В таких кооперативных кафе, которых тогда было море. До сих пор помню вкус того шашлыка, салата «Столичный»… хлебницы помню почему-то пластиковые, белые с выпуклым узором, клеенки в красно-белую клетку. Девочки там все время были: синие тени до бровей, блузки с люрексом… пластмассовые серьги. И называли друг друга «мама» или «мать». Особенно курьезно это смотрелось, когда им лет по семнадцать было.