— Хоть на брюхе, хоть по льду. Нас потому сюда и кинули, что можно теперь их в лоб брать.

— Если надо, даже к черту мы залезем на рога, — вдруг отозвался известной симоновской строкой Корниенко. И непонятно было, чего больше прозвучало в его меланхоличном тоне: одобрение или сожаление по поводу не всегда уместного и оправданного лихого удальства.

— На рога-то не привыкать. Не дай бог в болото. Ни танков, ни артиллерии.

— Раз болото, значит, у немцев их нет. С артиллерией тоже не густо. Сочтемся.

— Мне бы ваш оптимизм. У комбата, похоже, его тоже не много…

Не встретив понимания, Павел замкнулся и больше в разговор не вступал, задетый, как ему казалось, непростительной недооценкой серьезности ситуации. Впрочем, остальные тоже, выпустив пар, расходились каждый при своих озабоченностях.

* * *

Командиров взводов собирать не пришлось. Ждут не дождутся, когда ротный из штаба вернется. От нетерпения изводятся. Что там и как впереди?

Павел ознакомил подчиненных с обстановкой и боевой задачей. Выяснилось, что, кроме него самого, никому другому воевать в условиях лесисто-болотистой местности не приходилось и никаких практических соображений на этот счет у взводных не нашлось. Зато оставались на своих местах взводные. До последнего момента он ждал и не хотел обещанной комбатом замены командиров взводов строевыми офицерами, и произойди замена, она расстроила бы его больше, чем отсутствие у Титовца и Грохотова необходимого опыта боевых действий в лесах и болотах. Но офицерского пополнения ни в Брянске, ни в Смоленске батальон так и не получил и теперь уже, как заверил Колычева Сухорук не получит.

Распорядившись получить оружие и готовить людей к ночной смене стрелков на боевых позициях, Павел вновь отправился в штаб: на двенадцать ноль-ноль была назначена отправка квартирьеров для приема-сдачи позиций сменяемых частей. За себя оставил Маштакова. С собой взял Махтурова и Богданова.

Выезжать должны были двумя группами. В первую комбат назначил Корниенко, Колычева и Сачкова, во вторую — Трухнина, Харина и Ваняшкина. Ваняшкин отбыл к стрелкам двумя часами раньше.

Выехали на двух стареньких «ЗИСах». В открытых кузовах с соломенной подстилкой. Жидкие расхристанные борта на тряской дороге ходили ходуном. Гремело подбрасываемое на ухабах запасное колесо и, смещаясь от заднего борта, норовило напрыгнуть на ногу. К счастью, путь оказался недолгим.

Передовая встретила непривычной тишиной и безлюдьем. Будто и не передовая вовсе. Ни выстрела, ни голоса. За все время присутствия до слуха донеслась ударившая стороной беспокоящая очередь немецкого МГ. Даже человеческое присутствие неощутимо. Пусто и стыло вокруг, куда ни поведи глазом.

— Повымерли все, что ли, или со сна пухнут, сурки? — вертя шеей, недобро удивляется Богданов.

По ходам сообщения пробрались в передовые окопы. К Колычеву пришло ощущение порядком подзабытого, но узнаваемого прошлого. Будто на свой участок Волховского фронта попал. Почти полное воспроизведение позиций его роты зимой сорок второго года. Траншеи мелкие, в пояс, с оплывшими, прихваченными морозом стенками, местами в ржавых потеках. То ли подпочвенной воды, то ли солдатской мочи. Зарыться глубже не позволяют подпочвенные воды, проступающие кое-где на поверхность.

Брустверы подняты притрамбованными снежными валами, но голову, чтобы шапка вровень с кромкой, все равно приходится пригибать. Такие же мелкие, сырые и перекрытые кое-как жердями землянки без дверей. В солдатском обиходе — норы.

Стоя в обороне, немцы возводили траншеи из бревен, обсыпали их привозной землей. Дно выстилали слегами, обшивали поперечно досками. Не забывали о нужниках.

Наши скрывались за снежными насыпями. Низменные участки перекрывались окостеневшими трупами погибших товарищей. Убитых никто не хоронил. Оправляться ходили в каски и выбрасывали их за бруствер. А при артобстрелах каски взрывной волной забрасывало обратно в траншею, на головы солдат. К тому же донимала невозможная вшивость.

По ходу заглянули в несколько землянок Невзрачные, запущенные. Ни деревянных настилов, ни соломенной подстилки. Печурки и то не в каждой.

— Вот народ. В лесу живут, а палец о палец для себя ударить не хотят. Твари ленивые.

— А ты что думал, что для нас здесь царские палаты приготовлены? Хрен да маленько.

— Нам здесь тоже не век вековать. Возьмем Маленичи, заживем в немецких. У них с этим полный орднунг.

На колымского начальника режима неприглядность жилищ впечатления не произвела. Каменное лицо Сачкова никаких эмоций не отразило. Корниенко и Колычев, тяготясь его присутствием, тоже помалкивали. И только Богданов с ординарцем Корниенко оживленно переговаривались, комментируя увиденное.

Блиндаж командира батальона поухоженней солдатских землянок, но все такой же сырой и тесный. А вот хозяин — человек радушный и словоохотливый. Не скрывает майор радости, что батальон его выводят в тыл, на отдых. Выставил на снарядный ящик бутылку водки, банку консервов.

— Сейчас здесь терпимо, капитан, — приняв Колычева с его старшинскими знаками различия за ординарца, а Сачкова почему-то сразу невзлюбив, майор обращается по преимуществу к Корниенко. — А по осени хлебнули лиха по ноздри. Сверху дождь, под ногами хлябь. Копнешь лопатой на штык, и вот она — затхлая, вонючая. По поверхности на брюхе ползать приходилось. С пулемета бьешь, а сошки тонут, в землю уходят…

— А немец как?

— А чего ему. Он на верхотуре сидит. Знает, что нам его оттуда не вышибить, — спит себе спокойненько. Мы его не трогаем, и он нас не беспокоит. Так что жить можно.

Сачков при этих словах комбата вскинул голову, смерил майора насмешливым взглядом. Но Павел опередил его:

— Значит, не ждут здесь удара?

— Вряд ли. К Рождеству своему готовятся.

— Болото что собой представляет? Незамерзающие очаги есть?

— Против наших позиций нет. Лед крепкий, — поняв причину его озабоченности, быстро ответил комбат.

— Мы сюда не в обороне сидеть пришли, майор, — вставил Корниенко, — наша задача — прорыв обороны противника. Рвать на части немчуру будем. Без штанов от нас побегут. Да, кстати, — он указал на Павла. — Это командир второй роты Колычев. Ты, майор, на его погоны не смотри. Это у нас специфика такая штрафная. До боя он — старшина. После боя свои капитанские наденет.

Майор коротко, с любопытством взглянул на Колычева и хотя не понял, что это за специфика такая, о которой сказал ему Корниенко, вдаваться в подробности не стал.

— Если думаете их шапками закидать — не выйдет. Пробовали уже. У меня в батальоне полторы сотни штыков осталось. Здесь наступать — гиблое дело. Ждать надо, когда наши на флангах где-нибудь прорвутся. Тогда они сами отсюда убегут.

— А мы их, комбат, не шапками — мы их трупами закидаем. — Сачков одним глотком опорожнил стакан, набычился. Лицо его сделалось злым и упрямым.