Комбат оставил его заявление без ответа и, адресуясь по-прежнему преимущественно к Корниенко, сказал тоном убежденного сожаления:

— Зря людей потеряете.

— У нас, комбат, людей нет, — наливаясь кровью и тяжелой ответной неприязнью к майору, сказал Сачков. — И нам их жалеть не пристало. Для них за честь полечь на поле боя, чем гнить в лагере.

Майор переменился в лице.

— А вы, товарищ капитан, случайно не в лагерях до войны служили?

Корниенко, стремясь предотвратить назревающий скандал, обернулся к Сачкову, попытался урезонить:

— Кончай, Сачков. Не заводись! О деле ведь говорим!

Но Сачкова уже понесло.

— И горжусь этим, — с вызовом ответил он, глядя в упор на майора. — Что всякую сволочь за проволокой держал и мне их охрану доверяли. Если б их, гадов, не взяли, они бы и без войны всю советскую Россию Гитлеру продали. А мы еще с ними панькались. Лично я — всех бы к стенке. И пособников их замаскировавшихся, что еще пока не разоблаченные ходят.

— Все, капитан. Кончай полемику! Не затем нас сюда прислали. — Корниенко силой, плечо в плечо, оттеснил Сачкова на задний план, за спину Колычева. — Товарищ майор, кто нам участок передавать будет? Пусть документы приготовят…

Как выяснилось, во всем стрелковом полку, занимавшем оборону на участке смены, бойцов в строю оставалось меньше, чем в одной роте Колычева. Большинство землянок пустовало, дышало нежилым духом. Редкие часовые и наблюдатели интереса к делегации штрафников не проявляли. Прочих и вовсе не было видно.

— А чего зря людей морозить, если немец спокойно сидит, — ничуть не смущаясь, рассуждал сопровождавший группу Колычева белобрысый младший лейтенант с косым следом осколка на щеке. — За последний месяц ни разу не совался.

Павел не удержался, подначил:

— Молодцы мужики! Здорово! Нас не трогают, и мы никого не тронем. Пусть дяди на Украине воюют, а мы тут, в Белоруссии, подождем, пока они вынудят фашистов и отсюда отступать. А что? Раз не лезут — пусть себе сидят.

Младший лейтенант обидный намек уловил, замкнулся, перешел на официальный тон: да, нет, так точно.

Выбрав для себя землянку, Павел оставил в ней Богданова с приказом протопить, заготовить дров, а сам в сопровождении Махтурова и старшего лейтенанта стрелков отправился на наблюдательный пункт произвести визуальный осмотр местности и подступов к первой линии окопов противника.

* * *

Вот она, его Палестина, откуда со щитом иль на щите. Приникнув к окулярам бинокля, Павел медленно, смещая его от левого фланга к правому, метр за метром исследует противоположную сторону. Оправдались его худшие предположения.

Прямо по фронту расположения стрелкового батальона, место которого в окопах займет его рота, — открытая, ровная и широкая низина — болото, поросшее островками осоки, мелкого кустарника и редкого чахлого чернолесья. Низина наверняка в деталях обозревается с высоток в глубине расположения обороны противника. Каждая складка, каждый кустик хорошо пристреляны. Ответного огня противник может не опасаться. Отвечать штрафникам будет нечем.

Береговая линия упирается в пологий, но круто обрывающийся склон. Полоска земли под обрывом — мертвая зона, но по обрывистому склону придется карабкаться наверх с помощью рук Достигнув этой преграды, атакующая цепь разобьется о нее, как набегающая волна о скалу. Быстрота и натиск ослабеют.

Трехрядные проволочные заграждения высотой по пояс стоят по флангам, препятствуя прорыву в обход болота. Повреждений в них вопреки сообщению Сухорука не видно. То ли устранили их немецкие саперы, то ли разрушительное воздействие нашей артиллерии на них сильно преувеличено. Минированы ли за ними подступы к окопам, тоже неизвестно.

Пошарив по нейтральной полосе, Павел направил окуляры в глубь вражеской обороны, прошелся взглядом по линии окопов.

В окопах, так же как и в наших, без признаков жизни. Ни человеческого лица, ни дымка из дымоходных труб над блиндажами. Совершенно пустое, мертвое пространство. На участке проселочной дороги, там, где угадывалась вторая их линия, чернели остовы двух подбитых сгоревших грузовиков. Само местечко Маленичи за перелеском не просматривалось.

Побродив перекрестием по горизонту, протянул бинокль Махтурову, стоявшему в траншее по левую его руку:

— Ты артиллерист, стрельни наметанным глазом — откуда сюрпризов от немцев можно ждать.

— Товарищ старшина, — придвинувшись к Колычеву вплотную, вполголоса позвал младший лейтенант. — Смотрите сюда, — он указал рукой в сторону немецкой траншеи. — Пусто, да? Я точно знаю. В передовых окопах у них одни наблюдатели сидят, с пулеметами и ракетницами. Всю ночь нейтралку подсвечивают. А сама пехота во второй Линии греется. Потому и дыма над землянками не видно. Пустые они. Артиллерии и минометов у них не больше нашего. Потому и стреляют тоже редко. Минных полей нет. Не ждут они здесь от нас никакой активности. Полковая разведка несколько раз ходила, ни один на мины не нарвался. На проволоку они консервные банки понавесили. Боятся, что наши саперы ночью проволоку порежут. А зачем на нее лезть, если болото промерзло? А против болота даже заграждения не выставлены. Осенью они не нужны были — через трясину ведь не попрешь. А потом, видно, поленились или нас совсем перестали бояться. Если не выдадите себя раньше времени — можно их будет взять…

Несмотря на «сопливость» и внешнюю неказистость, лейтенантик — а был он дважды Ваней: Иваном Коротковым по метрикам и Ванькой-взводным по должности — оказался смекалистым и приметливым малым. Показал на местности и толково, грамотно откомментировал выявленные вражеские огневые точки, всю систему огневых средств в целом. С его помощью Павел набросал на бумаге простенькую схему передовой, обозначил на ней пулеметные гнезда и дзоты, позиции артиллеристов и минометчиков. Спрятал в планшетку. Пригодится.

Покончив с делами, отбыли в батальон Корниенко и Сачков. Полномочным представителем штрафников на позициях стрелков остался Колычев. Поставив в известность комбата о месте своего пребывания, Павел с Махтуровым забрались в протопленную Богдановым землянку и втроем до вечера отсыпались.

Разбудил его Богданов. От комбата прибыл вестовой с сообщением, что для Колычева и его спутников на ротной кухне приготовлен ужин. Отправив Богданова с котелками на кухню, лежали с Махтуровым около печурки на ворохе лапника, натасканного Богдановым. Молчали, казалось, об одном, без слов понятном каждому. Но не вдруг.

— Слышал сегодня ваш разговор с Сачковым, — переворачиваясь на бок лицом к Павлу, раздумчиво произнес Махтуров. — Ты ему ровня, а он на тебя волком смотрит. Что уж говорить о рядовых штрафниках. Во всех врагов народа видит.

— Специфика службы. Среди волков живет, по-волчьи воет.

— А Балтус? Вообще органы?

— Черт его знает, Николай. Если вникнуть, Сачков — человек верный. Делу Ленина — Сталина предан. Как пишут в партийных характеристиках — морально устойчивый, политически грамотный. Умрет, но не предаст. А по природе — человек недалекий и злобный, рьяный служака. Обучен команде «фас» — другого не понимает. Шаг вправо — побег, шаг влево — расстрел. Условия службы их такими делают.