Тим поднимает глаза на Салгадо.

– Этим закрывается дело о расследовании убийства Гордона Шелли, в том, что касается полиции, – говорит он. – Но было бы хорошо, если бы мы узнали все, что он тебе сказал, когда ты его видел. Как видишь, письмо не слишком ясное. Что он сказал? Признался он в деталях?

– Я не могу рассказать, что он мне сказал, – говорит Тим.

– Ты не обязан сохранять конфиденциальность. И он мертв. Мертвый убийца. Мертвым нет дела до данных слов.

– И тем не менее, увы.

– Были ли у Канта какие-то теории? – спрашивает Салгадо, трогает затылок, не очень связно ругается насчет того, что от гребли на каноэ болят мышцы.

– Теории о чем?

– Об убийстве.

Какие у него могли быть теории об убийстве, если он сам его совершил, – хочется сказать Тиму.

– А Наташа? Вы ее по-прежнему ищете? – задает он совсем другой вопрос. – Ее ведь так и нет.

– Естественно. Но он точно сам ее убил и закопал где-нибудь. Он что-то про нее говорил?

– Что он любил ее.

– Рано или поздно мы ее найдем, – говорит Салгадо.

И через несколько секунд: «Рано или поздно мы всех находим».

Он пытается меня спровоцировать, но я не должен поддаваться на его провокации.

– Будем надеяться, – говорит Тим. – Что-нибудь новое о моей дочери?

– То, что я сказал тогда на открытии, остается в силе. Делом занимаются мои лучшие оперы. Но все затихло. Пока не появится что-нибудь новое, мы ничего не можем сделать. А у тебя? Новости?

– У меня было много работы в бюро Хайдеггера.

Хуан Педро Салгадо встает, поворачивается к Тиму спиной, подходит к окну, достает из кармана синий пакет «Фортуны», вытряхивает сигарету, закуривает и выдыхает облачко дыма.

– У детей летние каникулы, – говорит он. – Мы будем ночью ловить осьминогов. С фонариками. Говорят, это майоркинцы изобрели такой способ ловли.

– А я думал, что вьетнамцы.

– Нет-нет, это мы.

Салгадо снова замолкает.

Он так тяжело дышит, что пиджак опускается и поднимается в такт дыханию, а ворот рубашки прижимает его черные кудри на затылке.

Салгадо говорит что-то еще, про то, как он ребенком нырнул за лангустом, а Тим быстро достает из кармана мобильник и фотографирует письмо Петера Канта, написанное перед самоубийством.

– Мы тут с тобой закругляемся, – говорит Салгадо и оборачивается. – О чем бы этот проклятый немецкий убийца тебя ни просил, ты с этим заканчиваешь, прямо сейчас.

Звук открываемой бутылки пива, ветерок перемешивает содержимое пепельницы, машина тормозит, крик ребенка, которого утешает усталый женский голос. Шумы и табачный дым доносятся внутрь от столиков на тротуаре. Тим заказывает двойной кофе кортадо, знает, что он разгонит остатки снотворного. И всего через минуту южноамериканский официант ставит перед ним дымящуюся чашку эспрессо и начинает добавлять горячее молоко, пока Тим не поднимает руку – хватит. Он выпивает все содержимое двумя большими глотками. Пытается слиться со стенами, не хочет, чтобы его заметили полицейские, сидящие за столом в Café del Parque. Такое впечатление, что они вылупились сами из себя, настолько они далеки от всего, чему их когда-то учили о праве и законе. Похоже, что они считают людей только средством для достижения собственных целей. Они больше не знают, кто это, все эти люди, которые пытаются улизнуть от них, спрятаться, чтобы продолжать заниматься тем же, что делали и раньше. Просто потому, что не могут делать ничего другого. Потому что в том контексте, в котором они живут и связаны по рукам и ногам, от них именно это и требуется. А с другой стороны, человек все равно один-одинешенек и хочет денег.

Он достает мобильник. Открывает мейлы.

Отыскивает адрес Арона Лундберга, графолога, специалиста по почеркам, к услугам которого они прибегали в страховом агентстве If, когда надо было разоблачить фальшивые подписи. В мейле он пишет, что ему нужна помощь – сравнить подпись и письмо. Надо понять, это один и тот же человек писал или нет. И прикладывает файлы: письмо, написанное в камере перед самоубийством, и контракт с бюро Хайдеггера.

Он нажимает на «отправить». Просит счет, и когда белый листок с синими цифрами появляется перед ним, одновременно он видит на мобильнике извещение о новом письме.

Мейл от Арона Лундберга, Тим открывает и узнает его неряшливую орфографию.

«Привет Тим

Как мта на Малорке?

Солнечно и классно наверное. У нам дождь.

быстрый ответ на твой вопрос!

Письмо и подпись не написаны одним и тем же человеком.

Я уверен на все 100& . То что выглядит как письмо

самоубийцы точно фальШЬ!

Звони если могу чем еще помочь

Арон»

Тим кладет на бумажку счета две евромонеты, и ему кажется, что все в кафе смотрят в его сторону. Будто полицейские наблюдают за ним, знают, что на их территории что-то произошло, нечто абсолютно запретное, убийство человека. На самом деле никто не обращает внимания на какого-то guiri[96], который балуется со своим мобильником точно так же, как и все остальные люди.

Тим крутит ручку настройки радио, пытается сосредоточиться на движении, такое впечатление, что машины надвигаются на него со всех сторон, эти заплутавшие туристы во взятых напрокат автомобилях.

Если раньше дело пахло, как вышвырнутый труп на свалке жарким летним месяцем, то теперь оно воняет, как целое раскопанное массовое захоронение.

Но он уже не может отстраниться от дела. Это невозможно.

Сначала письмо Петеру Канту об измене жены. Теперь подделанное письмо о самоубийстве. Кто помог ему залезть в петлю?

Исчезнувшая женщина. Обещание.

Розовая куртка фирмы «Зара» в доме в Дейя.

С чего начинать?

Тим слышит возмущенный голос женщины-диктора, она говорит так быстро, как аукционист на продаже скота. В бешеном темпе рассказывает о том, что в районе Son Banya видели волка. Он будто бы пришел с гор, сбежал из вольера усадьбы, которой владеет Серхио Хенер, потом бродил по степи, пока его не заметили на куче мусора в трущобах около аэропорта.

Тим думает о волке, проезжая вокзал на площади Plaza España, а тем временем по радио кто-то на тягучем английском запел, что он рок-звезда. В Пальме есть метро. Ни в каком другом городе мира с таким маленьким населением метро нет. Строительство линии метро обошлось в триста пятьдесят миллионов евро, а в день метро перевозит три тысячи пассажиров. Обычный маршрутный автобус перевозит на порядки больше. Так что волку, если это был волк, стоило поехать на метро в город, чтобы не блуждать между дорог и участков, страшась за свою шкуру. В метро было бы безопаснее.