Чин оглядывается по сторонам: кроме нас в коридоре никого. Он понижает голос и обращается к Антону, твердо выговаривая каждое слово, словно заколачивая его в наши головы:

– Еще не хватало судебного процесса по убийствам в генеральской семье! И так в последнее время все идет наперекосяк, пресса совсем распоясалась, пишут, что хотят, обливают грязью армию! Да и мало ли какие подробности могли бы всплыть в суде… А этот вариант устраивает всех… Вы меня поняли?.. Молчать о том, что только что здесь произошло, между прочим, и в ваших интересах тоже. Ваша болтливость, – тут чин переводит взгляд сначала на меня, а потом обратно на сыщика, – может вам дорого обойтись. Запомните это.

Очевидно, сочтя, что сказал достаточно, этот странный человек делает шаг назад, в комнату Деда, и захлопывает дверь перед нашими носами.

Словно оглушенная, я поворачиваюсь на ватных ногах и медленно бреду в свою спальню – к счастью, у меня в комнате нет никого из этой милицейской, прокурорской и прочей саранчи, тучей налетевшей на нашу тихую когда-то дачу. У меня тут уже успели провести обыск: ящики комода выдвинуты, дверцы шкафа открыты. Я машинально закрываю шкаф и на пару секунд утыкаюсь лбом в полированную дверцу, затем вскидываю голову и смотрю на мою сумочку, содержимое которой небрежно вывернуто на постель. Но меня это сейчас абсолютно не трогает, потому что перед глазами ярким, неотвязным образом стоит картина: обмякшая рука, обтянутая пергаментной кожей.

Антон, снова проявив деликатность и почувствовав, что в такой момент меня лучше оставить в одиночестве, останавливается на пороге. Убедившись, что я благополучно доплелась до кровати и присела на нее, он делает шаг назад, в коридор, и закрывает дверь, будто очертив между мной и остальным миром магический круг, куда уже не сможет просочиться никакое зло.

Я смотрю в стену перед собой невидящим взглядом, не шевелясь, уронив руки на колени, и по щекам моим медленно сползают злые слезы.

Дед застрелился! Даже трудно поверить в это, зная его железный характер… А может, его застрелил тот тип с холодными рыбьими глазами и властным голосом? Черт его знает… Тем более, если вспомнить, как он говорил о том, что «мало ли какие подробности могли бы всплыть в суде» и про то, что «этот вариант устраивает всех»…

Я боюсь даже додумывать эту мысль.

Да и какая теперь разница! Деда больше нет.

Ну, вот и окончена наша многолетняя дуэль, начавшаяся в тот далекий день, когда во время нашей первой встречи он брезгливо отвернулся от меня. Все-таки победителем осталась я. Но я не ощущаю триумфа. Внутри лишь пустота и горечь.

Я пока не знаю, что же на самом деле произошло, и кто виноват во всех преступлениях, но мне буравит мозг одна мысль: если бы мы, Виноградовы, относились друг к другу по-иному, судьба нашей семьи сложилась бы не так трагично. И Андрюшка сейчас был бы жив, и Дед, и Мария, и даже Ба. Господи, сколько смертей! Мы, Виноградовы, сами себя уничтожили!

Слезы всё сильнее струятся по лицу и, наконец, мой плач переходит в рыдания. С каждым всхлипом я словно прощаюсь с прошлым, очищаюсь, выдавливаю из себя какую-то скверну. Выплакавшись, я обессилено засыпаю, свернувшись, как в детстве, калачиком, прижав подушку к груди.

* * *

Когда я просыпаюсь, за окном уже начинает темнеть. Я открываю глаза и первое, что вижу, – это Антон, сидящий на постели у меня в ногах.

Заметив, что я разглядываю его, он встает, подходит к изголовью, присаживается рядом со мной на корточки, кладет правую руку на подушку чуть выше моей головы, широко улыбается и, склонив голову к правому плечу, беззлобно поддразнивает:

– Проснулась, соня!

Невольно залюбовавшись его обаятельной улыбкой, превращающей взрослого мужчину в озорного мальчишку, и лениво улыбнувшись в ответ, я тут же спохватываюсь:

– Который час?

– Начало десятого.

Я ахаю:

– Я же всё проспала!

– Ну и правильно сделала, – отвечает Городецкий. – Ничего интересного ты не пропустила. Все эти «гости» еще часа три по всему дому лазили, расспрашивали меня, Фросю, нашего «узника кладовой». Всю душу из нас вытрясли. Я еле уговорил их не трогать тебя – заявил, что ты только что перенесла тяжелую травму головы, и тебя запрещено волновать… В общем, в конце концов, перевернув весь дом и забрав тела, они уехали часа три назад.

Я в волнении хватаю Антона за руку:

– Помнишь, ты сказал, что знаешь, кто убийца…

– Да, – спокойно кивает он.

– Кто?! Все-таки Карен или нет?

– Тебе нужно перекусить – ты уже почти сутки не ела.

– Сперва скажи, кто преступник.

– В двух словах об этом не расскажешь.

– Давай в трех.

– Э-э-э, нет! Предлагаю обмен: я рассказываю – ты ешь. Идет?

Он жестом фокусника сдергивает салфетку с тарелки, стоящей на прикроватной тумбочке:

– Увы! Готовить я не умею. Могу предложить только бутерброды и минеральную воду, зато без цианидов.

– Нашел тему для шуток, – фыркаю я. – Ладно, давай сюда свои харчи.

Я поднимаюсь и усаживаюсь на постели, привалившись спиной к стенке. Антон заботливо подкладывает мне под лопатки подушку, сует в руки тарелку и садится рядом, справа от меня, тоже опираясь на стену. Он вытягивает свои длинные ноги поперек кровати, сцепляет в замо́к руки и закидывает их за голову. От его позы веет уютом, и он чем-то неуловимо напоминает мне сейчас сытого тигра.

– Я слушаю… – напоминаю я и откусываю огромный кусок уже чуть подсохшего в ожидании моего пробуждения бутерброда, только сейчас ощущая, насколько голодна.

– Жили-были… – хитро щурясь, тоном сказочника произносит Антон.

Я легонько шлепаю его по ноге и говорю с набитым ртом:

– Прекрати паясничать!

– Ну ладно, – снисходительно отвечает сыщик и переходит к сути. – Знаешь, я не очень хороший рассказчик, поэтому может получиться немного сумбурно… Помнишь тот пикник у реки?

Я киваю.

– В тот день после тостов за помолвку вы все начали разбредаться кто куда, и на поляне остались только Федор Семенович с Лидой и я.

Перед моими глазами возникает эта троица, сидящая в раскладных креслах. Сиделка рядом со стариком, а Антон – чуть поодаль.

– Я увидел, как сначала ушел Андрей, потом Мария, затем покинула поляну ты, а за тобой увязался твой муж. Сперва генерал вел беседу со своей невестой, а потом пожаловался, что ветер переменился, и от воды потянуло холодом. Он попросил меня «сгонять» в дом за пледом. Я, конечно, не мальчик на побегушках, но согласился помочь пожилому человеку. Не прошел я и четверти пути до дачи, как услышал выстрел и бросился назад. Да ты ведь видела мое появление.

– О, да! – не упускаю я возможности поддеть детектива. – С этим пистолетом ты выглядел, как Джеймс Бонд!