Французы: Александр Ледрю-Роллен (45 лет), большого роста, лидер фракции «официальных» (буржуазных) республиканцев в изгнании, в сопровождении адъютанта – де Билля; Луи Блан (41 года), маленького роста, лидер социалистической фракции республиканцев в изгнании.

Поляк – граф Ворцель (53 лет), революционер-аристократ, тонкая душа, страдает астмой. Итальянец – знаменитый революционер Джузеппе Мадзини (47 лет). Венгры: Лайош Кошут (51 года), герой венгерской революции, импозантный вождь в изгнании. Его адъютант, Пекс, одет в полувоенный костюм.

Первыми появляются супруги Кинкели и Мальвида.

Иоанна. Сердце мое, мы надели сегодня наш специальный жилет? Мне делается страшно от одной мысли, что ты можешь простудиться!

Кинкель. Свет моей жизни, простуда бежит в смятении при одном виде нашего специального жилета.

Иоанна. Я подарила Готфриду жизненно необходимый предмет.

Мальвида. Фланелевый? Сама я свято верю во фланель.

Иоанна. Любимый мой, разреши Мальвиде посмотреть. Только не кричи, когда он его вытащит.

Между тем Кошут и Ледрю-Роллен вошли порознь, каждый со своим адъютантом. Иоанна помогает Кинкелю расстегнуть пальто. Мальвида слегка взвизгивает.

Мальвида. О! Можно подержать?

Мадзини, входя, тепло приветствует Кошута. Одновременно входит Джонс, сопровождающий Маркса, и видит Ледрю-Роллена.

Мадзини. Кошут! Carissimo![73]

Джонс. I say! Ледрю-Роллен! И верховный правитель Кошут! I say!

Мадзини (замечая Ледрю-Роллена). Ministre! BravissimoВы знакомы с Кошутом…

Джонс (одновременно обращаясь к Кошуту). Вы знакомы с Ледрю-Ролленом?

Кошут и Ледрю-Роллен узнают друг друга с удивлением и восторгом.

Ледрю-Роллен. Позвольте обнять вас! Франция приветствует героя великой Венгрии!

Кошут. Ваше благородство, вашу отвагу, вашу жертву будут помнить повсюду, где горит факел свободы!

Кинкель (Иоанне и Мальвиде). Не смотрите. Там этот мерзавец Маркс.

Маркс (Джонсу). Так вы по-прежнему знаетесь с этим поганым мешком с гнойными потрохами, с этим Ледрю-Ролленом?

Джонс. О! I say!

Маркс. Кошут и не заметил, как история стерла его со своих подметок. Что до Мадзини, то от прыща на моей заднице больше пользы, чем от итальянского националиста.

Кинкель (Иоанне и Мальвиде). Каков мошенник!

Все оскорбления произносятся таким образом, чтобы они не были слышны оскорбляемым. Маркс встречается глазами с Кинкелем.

Маркс. Кинкель!.. Слащавый болван.

Входит Руге.

А, вот и еще один наглый пустозвон.

Руге (приветствуя Ледрю-Роллена и Кошута). Я вижу, что и мой соотечественник тоже здесь, это жулик Маркс. А, и Готфрид Кинкель – ну этот-то просто длинная струя мочи, больше ничего. Итак, когда же революция?

Ледрю-Роллен. Да если бы у меня была жалкая сотня тысяч франков, я мог бы завтра же дать сигнал к началу революции в Париже. Самое позднее – во вторник.

Мадзини. Освобождение Парижа, да и всего человечества, если на то пошло, придет из Милана!

Входят Ворцель и Блан.

Ворцель (с астматическим кашлем). Польша приветствует Венгрию, Италию и Францию.

Блaн. Социалистическая Франция приветствует Венгрию, Италию и буржуазную республику в изгнании… И Германию, Германию и еще раз Германию. По одиночке мы ничто, все вместе мы дерьмо.

Руге и Кинкель демонстративно игнорируют друг друга. Руге «не замечает» Маркса.

Маркс (Джонсу). Будьте поосторожнее с этой марионеткой Луи Бланом. Уклонист по самую свою вонючую задницу.

Ворцель (пожимая руки). Герцен! Польша прощает Россию!

Джонс. I say! Это же Герцен!

Маркс. Россия к делу не относится. Я предлагаю исключить Герцена из Комитета.

Джонс. О, I say. Так нельзя.

Маркс. Я подаю в отставку! (Уходит.)

Эмигранты открыто освистывают его уход.

Руге. Детоубийца!

Кинкель. Паразит! Приживал!

Ледрю-Роллен. Онанист!

Мадзини. Экономист! (Не обращаясь ни к кому в отдельности) Arrivederci![75]Сегодня Милан – завтра весь мир. (Уходит.)

Блан. Прожектер.

Ворцель (Джонсу). Может быть, начнем? В пять часов я даю урок математики в Мазвел-Хилл.

Джонс. Господа! Тише, тише! Заседание международного братства демократов в изгнании объявляю открытым.

Тем временем драматическая сцена с участием Кинкелей и Мальвиды достигает апогея. Никто не обращает на них внимания. Иоанна размахивает пистолетом в направлении Кинкеля и Мальвиды.

Иоанна. Аспид! Застегни свои пуговицы! Я была слепа, слепа!

Кинкель. Нет, нет! Не стреляй! Подумай о Германии!

Иоанна стреляет из пистолета.

Звук выстрела, похожий на звук хлопнувшей двери, резко будит Герцена.

С этого момента «интерьер у Герценов» включает в себя (постоянно, или временно, или по мере надобности) столы, стулья, кресла, стол, диван и так далее, так же как и обозначенные двери и замкнутые помещения.

Мальвида только что вошла в комнату, где спал Герцен.

Прочие персонажи его сна остаются невдалеке. Они светски болтают, держа бокалы с вином, курят, накладывают себе закуски, которые время от времени приносит горничная. Слышится раскат добродушного смеха эмигрантов в ответ на чьи-то слова.

Герцен (просыпается). О!.. У вас все в порядке?

Мальвида. Простите ради бога, сквозняком захлопнуло дверь… Я стучала.

Герцен (поднимаясь). Нет, нет, простите меня! Я вдруг устал… а после этого будто сразу…

Мальвида. Вам что-то снилось?

Герцен. Господи, надеюсь, что да.

Мальвида. Я получила ваше письмо.

Герцен. Да, конечно. Мое письмо.

Мальвида. Вы ищете учительницу для ваших детей.

Герцен. Только для Таты. У Саши свои учителя, а Ольга еще слишком мала. После смерти моей жены девочки жили у друзей в Париже. Пришло время нам быть всем вместе. Тате будут нужны математика, история, география и… Вы ведь говорите по-английски?