– Я заблудилась в Покрове, меня туда, представьте, ворона загнала. Я решила, что она меня преследует.

Внезапно я поняла, что настроение за столом переменилось. Я посмотрела на Анну и увидела, что она побледнела. Я перебрала в уме все, что сказала, гадая, что могло ее обидеть.

– Простите, – в панике сказала я. – Я так на самом деле не думаю.

Анна продолжала на меня смотреть не моргая.

Я поставила чашку, боясь, что иначе пролью чай.

– Пожалуйста, забудьте, что я говорила. У меня просто слишком буйное воображение.

– Кто и где стирал? – резко спросила Анна.

– Старуха стирала в реке рубашку. Она мне не ответила, когда я попросила помощи. А потом, когда я попыталась подойти к ней поближе, она исчезла. Словно ее там и не было… Анна, что случилось?

Она зажала рукой рот.

– Анна? В чем дело? Скажите мне, прошу, что я наделала?

– Каниг, – произнесла она хриплым голосом. – Вы видели Каниг.

Я покачала головой:

– Что за Каниг? Не понимаю.

– Кто-то умрет, – сказала Анна.

– Да нет, конечно. Просто старуха…

– Одета в зеленое?

Я замялась.

– Да.

– Зуб у нее торчал?

Я замялась еще сильнее.

– Да.

– Она плакала?

На этот раз я не ответила, но взгляд меня явно выдал.

Анна, вскрикнув, метнулась в кухню. Я позвала ее, потом побежала за ней, но она исчезла, только дверь качалась туда-сюда. Я побежала к парадной двери, но когда вышла на дорогу, она уже удалялась на своем велосипеде.

– Что тут происходит? – спросил мистер Росс.

Я резко обернулась. Он и Коналл подошли ко мне по дороге.

– Она думает, что я видела Каниг, – беспомощно ответила я.

– С чего она так решила?

– Потому что я видела, как старуха стирает рубашку в реке.

Он с силой втянул воздух, так что тот свистнул у него между зубами.

– Но как это может значить, что кто-то умрет? – в отчаянии спросила я. – Это же просто старуха. Не понимаю.

– У Анны еще два брата на фронте, – ответил мистер Росс.

Еще?

Я оглянулась на дорогу, но Анна уже скрылась из виду.

Я поднялась и спряталась в своей комнате, но где-то за час до того, как Мэг обычно возвращалась с лесопилки, я запаниковала. Анна не вернулась, а она всегда начинала готовить обед, который потом доделывала и подавала посетителям Мэг. В конце концов я прокралась вниз, думая, что, по крайней мере, лучше предупредить мистера Росса, что еды не будет, но его тоже на месте не оказалось.

Я не знала, что делать, но раз уж я как-то умудрилась до этого довести, то нырнула в кухню и осмотрела кладовую на предмет приготовления еды.

Почти сразу я поняла, что дело безнадежное, и не только потому, что я не нашла ни следа мяса, которое при мне доставили утром, но и потому, что даже если бы я его нашла, то понятия не имела, что с ним делать. Я даже не знала, как взяться за картошку, а где-то через час должны были явиться два десятка мужчин, и каждый будет ждать, что его накормят.

Когда с черного хода вошла Мэг, я сидела над колодой для мяса, уронив голову на руки. Она быстро оценила происходящее, задержавшись взглядом на пустой плите.

– Анна рано ушла, – сказала я.

– Что случилось?

– Я сказала что-то, что ее расстроило.

– И что же?

– Точно не знаю, – убитым голосом ответила я. – Но могу сказать, что я этого не хотела.

Я думала, Мэг станет допытываться, но она просто положила пальто и противогаз на стул и сказала:

– Ладно. Можете заняться картошкой?

Я пару раз моргнула.

– Да. Наверное.

– Наверное или можете?

– Наверное.

По правде говоря, я даже хлеб нарезать не умела. Во время своих голодных юношеских набегов на кухню я отрывала хлеб кусками, сперва выедая мякоть, а потом грызла корку над раковиной, чтобы смыть следы преступления.

Мэг велела наполнить самую большую кастрюлю водой, положить туда соль и сорок картофелин и поставить на огонь. Она сама разожгла плиту, сказав, чтобы я поторопилась, пока мой муж не вернулся и не застал меня там, где мне не место, потому что ей казалось, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Потом она пошла во двор за чем-то, называвшимся «готовая рулька», за что она возблагодарила Господа, потому что запас был, а подавалось это холодным.

В тот вечер в баре все говорили о бомбежке, и это немного отвлекло внимание от картофельного пюре, вкус у которого был такой, словно я варила картошку в морской воде. Еще я не поняла, что нужно было снять шкурку и вырезать темные пятна или что не надо было объявлять, что картошка сварилась, пока нож не начал легко проходить ее насквозь. Все это Мэг объяснила мне позже. Я видела, как многие поднимали пюре на вилке, недоверчиво его рассматривали, а потом пытались снова стряхнуть в тарелку, но оно упорно прилипало. Бедная Мэг – никто в зале не набрался смелости пожаловаться, но все решили, что это ее вина.

Коналлу, присоединившемуся ко мне у огня, как только прибыли Хэнк и Эллис, похоже, было все равно, клейкое пюре или нет. Я была убеждена, что Коналл придет, поскольку он знал, что мне нужна моральная поддержка, так что я поблагодарила пса, начав скармливать ему кусочки пюре со своего пальца, который он очень серьезно облизывал. В какой-то момент мне показалось, что мистер Росс посмотрел на нас, когда я протянула псу палец, облепленный пюре. Коналлу, судя по всему, тоже так показалось, потому что он уставился прямо перед собой и не обращал на палец внимания, пока хозяин не отвлекся на что-то другое. Только тут он склонил ко мне голову и просунул язык между зубами сбоку.

Поскольку бомбежка не попала в газету, все добавляли к общей истории какие-то свои подробности. Хэнк и Эллис слушали с большим интересом.

Бомбардировщиков было два, они пришли вдоль Грейт-Глен из Норвегии, их целью был британский алюминиевый завод в Фойерсе, деревне, находившейся в семи милях от нас на другом берегу Лох-Несса. Один ночной охранник погиб, его отбросило взрывной волной в заводскую турбину, а второй умер от сердечного приступа.

Когда кто-то рассказал, что один из «Хейнкелей» почти сразу после бомбежки упал в Лох-Лохи, я ахнула и взглянула на мистера Росса. Он нацедил кружку пива и толкнул ее по стойке одному из местных, словно ничего не слышал.

– Вот те на, – произнес Хэнк, и в голосе его невольно прозвучало уважение. – Он сбил бомбардировщик из, мать его, ружья. Интересно, почему он не воюет?