– Три.

– Три.

– Четыре.

– Четыре.

– Четыре и стерлядь.

– Пять.

– И сом.

– Испортится он у вас.

– Тогда один.

– Пишу сразу два. Но они испортятся.

– Пишите три… пусть портятся. Вобла.

– Сколько?

– И пиво.

– Какое?

– А какое есть?

– Какое вас интересует? У нас восемь сортов.

– А какое меня интересует? «Жигулевское». Оно вроде получше.

– Ящик?

– Бутылку.

– Все?

– Все. Водка есть?

– Какая?

– «Московская».

– Сколько?

– Сто.

– Бутылок?

– Грамм.

– Здесь?

– Да. А у вас есть? (Шепчет.)

– Сколько?

– Два.

– Потечет.

– Заткну. А есть? (Шепчет.) Живой?..

– Сколько?

– Два.

– Два.

– Четыре.

– Мы гоним только до ворот. Там гоните сами.

– А есть (шепчет) для?..

– Мужской, женский?

– Я думал, он общий.

– Ну?

– Тогда женский.

– Один?

– И мужской.

– Один?

– По два.

– По два.

– По три и… детский.

– Детских не бывает. Это же дети. Вы соображаете?

– Тогда по четыре и еще один мужской и один женский.

– Значит, по пять.

– Значит, по пять и еще по одному.

– Да вы их не израсходуете за десять лет.

– Тогда все. Тогда по шесть и еще по одному потом, и все.

– Значит, по семь.

– И еще по одному потом. А я слышал… (шепчет) бывают американские против… (Шепчет.) Невозможно, а мне… (шепчет), а мне… (шепчет), очень… (шепчет) я с детства… (шепчет), врожденное… (шепчет), говорят, чудеса… а мне… (шепчет) она.

– Сколько?

– Что, у вас есть?!

– Сколько?

– Двести.

– Это мазь.

– Десять.

– Определенное количество на курс.

– Сколько?

– Не знаю, может, сто.

– Сто пятьдесят, здесь намажу и возьму с собой.

– Хорошо, сто пятьдесят.

– Валенки есть?

– Сколько?

– Не нужно, это я так.

– Все?

– Мне еще хотелось бы…

– Все.

– Ну пожалуйста.

– Все! (Лязгает железом.) Сами повезете заказ?

– А что, вы можете?

– Адрес?

– Все положите? Может, я помогу?

– Куда везти?

– На Чехова… то есть на Толбухина. А в другой город можете?

– Адрес?

– Нет, лучше ко мне. Хотя там сейчас… Давай на Красноярскую. Нет, тоже вцепятся. Давай к Жорке. Хотя это сука. А ночью можно?

– Кто ж ночью повезет?

– Тогда замаскируйте под куст.

– Не производим.

– Тогда брезентом. Я палку найду под орудие – и на вокзал. Слушай, двух солдат при орудии.

– Не имеем.

– А настоящее орудие дадите для сопровождения, тоже под брезентом?

– Так что, два орудия поволокешь?

– А что? Два орудия, никто не обратит. А если колбасу… Ну хоть пулемет?

– Это гражданский склад. Севзапэнергодальразведка.

– Мне до вокзала. Там – на платформу, сам охраняю, и – на Север.

– Ты же здесь живешь.

– Теперь я уже не смогу. Не дадут. Плохо – живи. А хорошо… Не дадут.

Я люблю Новый год. Люблю, потому что зима. Все бело. Падает снег. Все под снегом. И в новом районе, где я живу, открываются новые пути. Каждый идет не по асфальту, а как удобнее.

Новый год. Открываются новые двери в новых домах. Новые люди. Я сижу в новом доме в новой квартире, и напротив меня такая же фигура в таком же окне такой же квартиры и такое же ест, так же ходит вниз за газетами и кивает мне: с Новым годом!

В новом году хочется самого разнообразного. В новом году хочется меньше ссор друг с другом. Просто надо уяснить, что никто не виноват. У вас от него течет крыша, а у него от вас не гнется рукав и вылезает сделанная вами зубная щетка, поэтому речь неразборчива, вся щетина в зубах торчит. И подай ты ему борща повеселей – ему же тебя завтра брить опасной бритвой. Не раздражай ты его, уж так и быть.

В новом году и в семье хочется поспокойнее. В крайнем случае – ну, бери зарплату, сам распределяй, сам соли, сам жарь. То есть в новом году – еще внимательнее к женщине: надо ее одевать, и опрыскивать хорошими духами, и мазать прекрасными кремами. И пора легкой промышленности работать на нее. Сосредоточиться хоть бы на ней, а мы уж в своих пальто пока и в брюках пока неглаженых, габардиновых, что от отца к сыну, – трамваи ими царапаешь. Год Женщины закончился, но жизнь женщин продолжается. Это можно заметить, если оглянуться.

Больше юмору в новом году. Еще больше мыслей вам, инженеры и писатели. Хорошей мимики вам, актеры и автоинспекторы. Крепких ног вам, танцоры и продавцы. Тонкого чувства меры вам, драматурги и повара.

Новый год. Сорок раз я встречал Новый год, из них двадцать пять – сознательно. Вначале это какое-то чудо счастливое, потом, когда они пошли побыстрее и стали мелькать, как понедельники, встречи пошли не такие оглушительные, а нормальные.

Мне, конечно, хочется видеть в новом году и счастливые лица, и полные магазины по ту сторону продавца, и полные театры по эту сторону артиста. И много хороших глаз со всех сторон. А время летит быстро, когда делаешь что-то интересное, и оно страшно тянется, когда ждешь звонка об окончании дня.

Нехорошие все-таки люди придумали календарь и завели часы. И все это мелькает, и тикает, и блямкает, и трещит, и звенит. И ходит нормальный, хороший, веселый человек и не подозревает, что ему шестьдесят, и не говорите вы ему…