Подводя итог рассмотренным особенностям «новгородской архимандритии», возможно утверждать, что «новгородские архимандриты» составляли категорию новгородских вечевых магистратов (наряду с такими общеизвестными магистратами, как посадники или тысяцкие), а Юрьев монастырь был их резиденцией. Иными словами, не игуменство в Юрьевом монастыре давало право на обладание титулом «новгородский архимандрит», а избрание в архимандриты доставляло избранному своеобразный приз в виде юрьевского игуменства.

Сделав такой вывод, мы должны теперь поставить вопрос о природе должности «новгородского архимандрита», о той системе, на которую эта должность опиралась и которую она венчала. Отдельные аспекты этой проблемы поддаются объяснению сравнительно легко. Так, несомненно, в основе особого статуса Юрьева монастыря лежат первоначальные отношения ктиторства. Примеры независимости отдельных монастырей от местных архиереев известны[356], и в большинстве случаев эта независимость обусловлена изначальным подчинением монастыря его ктитору. Юрьев сначала был княжеским монастырем, и, следовательно, в процессе развития боярской республики право юрисдикции над ним должно было перейти к городу. Вечевая выборность «новгородского архимандрита» является свидетельством независимости от новгородского архиепископа и этой должности, и самого Юрьева монастыря. Однако если принять цитированные выше замечания многих исследователей о том, что термин «новгородский архимандрит» выражает отношение к этой должности и прочих новгородских монастырей, то, ставя архимандрита во главе новгородских игуменов, мы тем самым признаем существование независимой от архиепископа организации новгородского черного духовенства. Как увидим далее, этот тезис оказывается парадоксальным лишь на первый взгляд.

Опираясь на аналогии в структуре других новгородских государственных институтов, мы должны были бы представить себе такую организацию покоящейся на основе представительства от пяти самоуправляющихся городских концов, т. е. допускать существование особых кончанских монастырей, подлежащих юрисдикции концов, и догадываться, что игумены этих пяти монастырей образуют особый совет при архимандрите. Попытаемся проверить это предположение.

В этой связи весьма существенным кажется показание летописи под 1478 г., согласно которому во время последних переговоров еще независимого Новгорода с победившим московским князем новгородцы в ответ на требование Ивана III отписать на его имя половину волостей архиепископских, монастырских и половину волостей новоторжских, чьи бы они ни были, просят, чтобы государь взял половину волостей только с шести монастырей – Юрьева, Благовещенского, Аркадиева, Антониева, Никольского в Неревском конце и Михайловского на Сковородке, а с прочих бы монастырей не брал, ибо те монастыри бедны и земель у них мало[357]. Обращаясь к материалам новгородского земельного кадастра конца XV в., легко заметить, что выбор этих монастырей определен вовсе не тем, что они якобы богаче других.

Летопись точно исчисляет объем конфискованных половин шести монастырских владений. У Юрьева монастыря было взято 720 обеж, у Аркадиева – 333 обжи, у Благовещенского – 253 обжи, у Никольского Неревского – 251 обжа, у Антониева – 150 обеж, у Михайловского – 97 обеж[358]. Разумеется, объем владений Юрьева монастыря не идет в какое-либо сравнение с земельной собственностью других новгородских обителей, и это совершенно естественно. Однако даже по частичным данным дошедшего до нас отнюдь не в желаемой полноте кадастра, например, Духов монастырь имел не менее 355 обеж, Хутынский – не меньше 612 обеж, Вяжищский – не меньше 212 обеж, Кириллов – не меньше 318 обеж[359]. Следовательно, в отборе монастырей для великокняжеской конфискации использован иной принцип.

В поисках этого принципа рассмотрим прежде всего топографическое положение тех пяти монастырей, у которых наряду с Юрьевым была конфискована половина владений. Антониев монастырь расположен в местности, противолежащей Плотницкому концу. Михайловский Сковородский монастырь находится около Славенского конца, Никольский монастырь – в местности, примыкающей к Неревскому концу (впрочем, связь его с этим концом прямо указана в летописном сообщении о конфискации монастырских владений), Благовещенский монастырь находится недалеко от Людина конца; показательно, что в новгородских писцовых книгах он именуется «Благовещенским из Горончарского конца монастырем»[360] – тождество названий «Людин конец» и «Горончарский конец» общеизвестно. Аркадиев («Аркаж») монастырь расположен в местности, противолежащей Загородскому концу. Трудно представить себе в отборе этих монастырей некую случайность, не связанную с кончанским устройством Новгорода.

Отсутствие такой случайности подтверждается участием монастырей в кончанском представительстве, когда утверждение общегосударственных актов требовало такого представительства. До настоящего времени дошли три подлинных акта, сохранивших привешенные к ним свинцовые печати в соответствии с формулой «повелением господина государя Великого Новгорода из всех пяти концов приложили печати»: Жалованные грамоты Великого Новгорода Троице-Сергиеву монастырю на беспошлинный провоз товаров по Северной Двине 1450 и 1477 гг. и Жалованная грамота Великого Новгорода Соловецкому монастырю на Соловецкий остров и другие острова того же архипелага 1468 г.[361] «Приложенные из всех пяти концов» эти буллы, за исключением печатей Славенского и Людина концов, являются собственно монастырскими печатями[362] (рис. 36).

Рис. 36. Печати кончанских монастырей

На печати Плотницкого конца имеется надпись «Печать Онтоновская» и изображение Богоматери – это булла Антониева монастыря, соборная церковь которого посвящена Рождеству Богородицы. На печати Неревского конца изображен св. Николай Мирликийский и написано: «Печать святого Николы» или «Печать святого Николы Великого конца Неревского» – это булла Никольского монастыря («Николы Белого»). На печати Загородского конца изображение св. Николая Мирликийского и надпись «Печать святого Николы в Загородском конце». Печать Людина конца имеет чисто светский облик: на ней изображен стоящий в полный рост воин с копьем и щитом и помещена надпись «Печать Людина конца». Зато булла Славенского конца снова возвращает нас к монастырской теме. На одной ее стороне вокруг голгофского креста расположена надпись «Печать Славенского конца», а на другой помещено изображение св. Павла Исповедника: именно этому святому был посвящен единственный в Славенском конце внутригородской монастырь, основанный в 1238 г.[363] Если бы печати, привешенные от имени Плотницкого, Неревского и Загородского концов, не сохранились при подлинных актах, никто не отнес бы их к разряду кончанских; они не отличаются от обычных хорошо известных монастырских печатей, таких как буллы Юрьева, Благовещенского, Хутынского, Варварина, Кириллова, Нередицкого, Вяжищского монастырей.[364]