Предположив выше, что пять монастырей, у которых Иван III в 1478 г. конфисковал половину владений, были кончанскими, находившимися в таких же отношениях со своими концами, как Юрьев монастырь со «всем Новгородом», мы должны теперь обсудить одно обстоятельство, кажущеся на первый взгляд противоречивым. Если эти монастыри кончанские, а монастырские печати в некоторых случаях употребляются в качестве кончанских, следовало бы ожидать, что при грамотах должны оказаться буллы именно перечисленных в 1478 г. монастырей. Действительно, в двух случаях такие совпадения наблюдаются: в качестве печати Неревского конца использована булла Никольского монастыря, а в качестве Плотницкой печати – булла Антониева монастыря. Однако в Славенском конце употребляется булла не Михайловского на Сковородке, а Павлова монастыря; в Загородском конце также применяется булла не Аркадиева, а Никольского на Поле монастыря. Думается, что на самом деле противоречия здесь нет.

Михайловский Сковородский монастырь расположен в 3 км от Новгорода в труднодоступной местности. Также в значительном отдалении от города (в 2 км) находится Аркадиев монастырь, тогда как Никольский Неревского конца и Антониев монастыри расположены на участках, вплотную примыкающих к городу. Вероятно, Павлов и Никольский на Поле монастыри были своего рода городскими филиалами или подворьями основных кончанских монастырей.

Высказанные впервые еще в 1963 г.[365] наблюдения над составом кончанских монастырей и их городских филиалов долгое время сохраняли характер гипотезы. Однако в 1986 г. В. Д. Назаров опубликовал интереснейшее исследование об особенностях взимания пошлины в некоторых монастырских владениях, когда в числе получателей доходов названо некое множество лиц, никогда не фигурирующее в обычных случаях. Такими особенностями обладали владения Юрьева, Антониева, Аркадиева, Благовещенского, Никольского Неревского монастырей, демонстрируя последовательное совпадение со списком предполагаемых кончанских монастырей. Отсутствие среди обладающих указанными особенностями Михайловского, Павлова и Никольского на Поле монастырей В. Д. Назаров убедительно объясняет неполнотой кадастровых сведений как раз для тех территорий, где были расположены владения этих монастырей. Зато такими особенностями обладали владения Варварина монастыря Людина конца, в котором, таким образом, возможно усматривать городской филиал загородного Благовещенского монастыря[366].

О существовании юрисдикции концов относительно входящих в их структуру монастырей свидетельствует известная Подтвердительная грамота Славенского конца Савво-Вишерскому монастырю 60-х гг. XV в., в которой говорится о передаче монастырю «кончанской земли», «а стояти за ту землю, и за игумена, и за старцовъ посадникомъ, и тысяцкимъ, и боярамъ, и житьимъ людемъ, и всему господину Славенскому концу»[367]. Таким образом, новгородскую архимандритию следует представлять себе в виде особого государственного института, зависимого от архиепископа только в области церковно-канонического права, подчиняющегося боярскому вечу и формируемого на вече, опирающегося на кончанское представительство и экономически обеспеченного громадными монастырскми вотчинами. В системе новгородских республиканских органов архимандрития была постоянно прогрессирующим институтом, поскольку процесс увеличения ее богатств был необратим.

Как и любой государственный институт, архимандрития находилась в движении, определяемом столкновением противодействующих факторов. Надо полагать, что толчок к ее возникновению был положен той коллизией, которая неизбежно вела к перманентному конфликту между боярством и архиепископской кафедрой. Основывая ктиторские монастыри, боярские семьи на протяжении многих поколений оставались по существу не только вкладчиками своих обителей, но в известной степени и депозиторами собиравшихся в них земельных и других богатств, имея полное право рассчитывать в случае необходимости на обратную связь. Между тем сохранение монастырской системы в руках архиепископа, беспредельно обогащая кафедру, лишало бы ктиторов действенного контроля за «депонированными» богатствами.

На первом этапе формирования новгородской монастырской системы, когда монастырей было мало и они еще не окрепли материально, архимандрития, по-видимому, играла не очень заметную роль. Однако примерно с рубежа XIII–XIV вв. обстановка решительно меняется. На протяжении XIV – начала XV в. наблюдается процесс резкого увеличения числа новгородских монастырей, подавляющее большинство которых возникает на основе боярского ктиторства. К концу первой трети XV в. в самом Новгороде и его ближайших (на расстоянии до 30 км) окрестностях насчитывается 52 монастыря. По материалам начала XVII в. в дальних новгородских землях существовало около 170 монастырей[368]; по-видимому, начало большинства их восходит к XIV–XV вв. Все эти обители обрастали земельными владениями и дорогим имуществом, и боярский контроль за их богатствами приобретал несравнимое с предшествующим временем значение.

Вместе с тем, однако, и сама система такого контроля приближается к самому объекту контроля. Имею в виду очевидное предпочтение кончанской организации черного духовенства перед общегородской централизацией, воплощенной в новгородской архимандритии. Если использование монастырских печатей в качестве кончанских прямо свидетельствует о сращении мирской администрации городских концов с администрацией кончанских монастырей, то не менее значительным представляется отсутствие среди памятников новгородской сфрагистики печатей архимандритов. Можно предположить, что в какой-то момент кончанская монастырская собственность оказалась в таком же отношении к архимандритам, в каком поначалу была архимандрития по отношению к архиепископской кафедре.

Предложенные здесь наблюдения характеризуют организацию новгородского черного духовенства как специфическую структуру, само существование которой вызвано к жизни особенностями социального и политического устройства Новгорода. В недавнее время была предпринята попытка обнаружить аналогии этой системе в других древнерусских городах[369]. К сожалению, круг источников изучения этой темы крайне мал.