— Не надо.

— Не вижу, что не надо. В упор не вижу! Или, может быть, ты меня дуришь? Может быть, ты по этому делу? А?

— Нет. Я по другому делу.

— А чего же тогда упираешься?

— Я не упираюсь. Я отвечаю на вопросы.

— Насчет парка?

— В том числе насчет парка.

— Вот падла! Сергеев!

— Я! Товарищ капитан.

— Веди его в камеру. Пока его.

— Есть!

— А ты на досуге подумай. Насчет того, в какой тебе камере сидеть. В своей. Или чужой. Хорошенько подумай. Потому что мое терпение не бесконечно. Мое терпение уже почти исчерпалось. Его почти уже нет! Уведи его.

— Руки за спину!

Полковник привычно забросил руки за спину.

— Пошли!..

Ну пошли так пошли.

Полковник шел по коридору к своей камере и на ходу соображал, что делать дальше. В чем был следователь прав, так это в том, что ему следовало подумать. Хорошо подумать. Очень хорошо подумать! Или… Или в недалекой перспективе познакомиться с блатными.

Нет, надо что-нибудь придумать. Обязательно придумать!

Только что?

Признаться в совершении преступления?

Признаться можно. Но что дальше? Дальше его повезут на следственный эксперимент, попросят показать, куда он шел, что делал, где бросил винтовку…

Куда шел, он, допустим, сообразит на месте. Потому что там уже побывал. Куда бросил винтовку — может ошибиться.

Затем они потребуют показать, куда он спрятал гранаты и пистолет. Которых не было, которые он придумал лишь для того, чтобы иметь возможность бежать. Но в которые следователи поверили.

Хорошо, допустим, он убедит их, что это блеф. И убедит, что не запомнил, куда точно бросил винтовку.

Но начнутся очные ставки. И ни один житель того дома его не опознает. Потому что он там не был.

Но самое главное — после того, как следователи уверятся, что стрелял он, они начнут его спрашивать о заказчике убийства. И снова начнут бить и грозить блатной камерой.

То есть, как теперь ни крутись, все вернется к началу. К мордобою и блатарям.

И завершится судом, где. обвиняемому в предумышленном убийстве подследственному впаяют расстрельную статью. Заменят расстрел пожизненным сроком и запрут до конца дней в камере-одиночке.

И зачем тогда признавать свою вину теперь?

Не стоит признавать!

Но, с другой стороны, не хочется рисковать здоровьем и честью.

И что же тогда делать? Как избежать избиений и позора, пытаясь избежать пожизненного заключения?

Как?

Только если найти алиби, найти защитников или найти способы давления на следствие. Или на тех людей, что направляют следствие.

Только если так!

На кого же можно опереться? Из тех людей, кого он в бытность свою хранителем тела Хозяина узнал.

Начальник горотдела милиции. С этим он встречался всего несколько раз, в официальной обстановке и по официальным поводам. Хозяин наверняка встречался в неофициальной, но своего главного телохранителя на эти встречи не брал. Выходит, что начальник горотдела не помощник.

Его замы. Неоднократно получали от Хозяина за предоставленные ими мелкие услуги деньги. В том числе через начальника службы безопасности. Через него, Зубанова. Можно попробовать нажать на них. Но что из этого выйдет, не известно.

Следователи и прочая мелкая милицейская обслуга. Которая его теперь допрашивает. До этих Хозяин не опускался, предпочитая общаться с начальством. И значит, подходов к ним нет.

С милицией все.

Дружки-приятели, партнеры и коллеги Хозяина. На этих надеяться не стоит. Эти после гибели главного своего конкурента заняты единственно тем, что грызутся как бешеные собаки, деля его наследство.

Администрация и прочие городские начальники тоже вряд ли захотят помочь безродному, лишившемуся высокого покровителя подследственному. Тем более что нельзя исключить, что они участвовали в заговоре против Хозяина. Раз того шлепнули на пороге городской администрации. И теперь они, как и все прочие, заинтересованы как можно быстрее закрыть дело, свесив собак на первого угодившего под следствие лоха. В данном случае на него, полковника.

Эти тоже не подходят. Как и все другие.

Получается тупик?

Нет, абсолютных тупиков в жизни не бывает. Если нет подходящих людей, надо искать меры воздействия на неподходящих.

Что же может заставить всех этих милицейских и прочих начальников проявить благородство? Только силовое давление. Сверху. А если снизу, но тогда в форме аргументированных угроз или серьезного компромата.

Можно их запугать, сидя в следственном изоляторе?

Нет.

Есть на них компромат?

Тоже нет.

Хотя есть много разнообразной, которую к делу не пришьешь, информации, насчет того, кто, что, когда, от кого и сколько брал. Информации, что называется, из первых рук. Сам давал. Но документального подтверждения многочисленных фактов передачи денег нет. И значит, это не более чем слухи.

Начальников одними только слухами не уцепить…

Впрочем… А что, если вопрос поставить иначе? Если вопрос рассмотреть не в плоскости поиска компромата, а его использования. Ведь для того, чтобы компромат использовать, не обязательно его иметь!

Что, если так?

Полковник оживился. Он знал расклад сил в городе, знал, как и по какому поводу взаимодействовали папы города с его отцами. И значит, мог этими знаниями воспользоваться.

Вряд ли он сможет кардинально разрешить свои проблемы, но хотя бы избежит блатной камеры. Что уже результат.

Ну и значит…

Следующий допрос полковник ждал с нетерпением.

— Предупреждаю тебя об ответственности за дачу ложных показаний, — предупредил следователь. И кивнул в сторону.

Три стоящих у стены милиционера с зажатыми в руках дубинками придвинулись и нехорошо заухмылялись, глядя на полковника. Здесь ответственность за дачу ложных показаний наступала сразу.

— Понял?

— Понял.

— Тогда я должен задать тебе несколько вопросов, касающихся…

— Я не буду отвечать.

— Чего?

— Вам я не буду отвечать!

— А нам? — оскалились милиционеры с дубинками.

— Вам тем более.

— Это мы еще…

— Я требую встречи с полковником Сидоренко.

— Ты с ним уже встречался. На свою голову. Еще хочешь?