Борги уже потянулся вперед, чтобы включить перемотку, но Фогель взял его за руку:

– В этом нет нужды.

– Почему нет нужды? – удивился тот. – Один из главных пунктов обвинения зиждется на том, что Анна Лу знала своего похитителя, помните? Именно поэтому она ему доверилась и пошла за ним, и никто из соседей ничего не увидел и не услышал. Вы же сами так говорили…

Фогель спрятал улыбку. Наивность этого парня его тронула.

– По-вашему, это говорит о том, что Анна Лу не знала, кто такой Мартини?

Борги на секунду задумался:

– В самом деле…

– В самом деле она могла прекрасно знать, кто он такой, но не посмотрела ему в лицо, потому что боялась.

Но Борги не мог принять такое объяснение:

– Ведь это всегда рискованно.

– Для кого? Для нас? Вы боитесь, что СМИ, узнав об этом кадре, поменяют свою позицию по отношению к учителю?

Ясное дело, не поменяют, и Борги понял это только сейчас. Все уже давно решено. И никакой внезапный поворот событий для Мартини ничего не изменит. Просто потому, что все уже предрешено.

– Вас поэтому не было видно так долго? – с добродушным упреком заговорил Фогель. – Пока вы подобным образом тратили свое время, я тоже просеивал сквозь сито видео.

– Какое видео? – ошарашенно спросил Борги.

– С камер слежения на домах соседей Кастнеров.

– Но вы же говорили, что они вас не интересуют, потому что объективы камер нацелены на внутреннюю территорию участков, а не на улицу.

Каждый возделывает только свой огород. На первом брифинге Фогель так и сказал. Что же он теперь имеет в виду?

Но спецагент не собирался делиться с ним своими открытиями. Он положил ему руку на плечо и подтолкнул к двери:

– Пойдите отдохните, агент Борги. И не мешайте мне работать.

– Я не собираюсь подписывать ордер на арест.

Фраза Майер прозвучала как окончательный вердикт. Фогель уже в который раз сталкивался с упрямством прокурорши.

– Но вы нам все сорвете, – попытался возразить спецагент. – Нам необходим арест учителя, иначе станут говорить, что мы мучаем невиновного.

– А разве это не так?

Фогель представил ей решающую улику: увеличенные фрагменты, нарезанные из пленок камеры слежения на домах соседей Кастнеров. Он думал, что будет достаточно показать их Майер, чтобы она поменяла свою позицию. Очевидно, этого не случилось.

– Мне нужно неопровержимое доказательство. Как мне вам сказать, чтобы вы поняли?

– Доказательства нужны для приговора, а для ареста нужны улики, – протестовал спецагент. – Если мы его сейчас арестуем, то, возможно, он пойдет на сотрудничество со следствием.

– Вы намерены силой вырвать у него признание?

Закрывшись в раздевалке – кабинете Фогеля, они препирались уже минут двадцать.

– Когда он поймет, что все потерял и выхода у него нет, Мартини заговорит, чтобы облегчить себе совесть.

Они стояли друг напротив друга возле шкафчиков, и Майер нервно постукивала по полу носком туфли на высоком каблуке.

– Я поняла вашу игру, Фогель. Я не дура: вы хотите припереть меня к стенке и силой заставить принять решение, которое для меня неприемлемо. Под угрозой выставить меня в смешном виде перед публикой.

– Мне нет нужды вам угрожать, чтобы добиться своей цели, – предостерег он. – Моего стажа и опыта самих по себе уже достаточно, чтобы подтвердить мою позицию.

– Как в деле Мучителя?

Майер намеренно вытащила на свет божий эту историю. Фогель спросил себя, почему она не сделала этого раньше, и сказал с улыбкой:

– Вы ничего не знаете о деле Дерга. Вернее, думаете, что знаете, а на самом деле…

– Простите, а что там знать? Человека засадили в тюрьму по сфабрикованному обвинению. Он провел четыре года в одиночной камере, в изоляции. Он потерял все: и близких, и здоровье. Он чуть не умер от инсульта. И все из-за чего? Из-за того, что кто-то повел следствие по ложному пути, представив фальшивые доказательства. – Все это прокурор произнесла с презрением. – Кто даст мне гарантию, что все это не повторится?

Фогель не стал возражать. Он сгреб со стола фотографии, которые полагал своими неубойными картами, и направился к выходу.

– Вы хоть помните тот день, когда потеряли свою честь, агент Фогель?

Слова Майер настигли его на пороге, и он резко остановился. Что-то мешало ему уйти. Он обернулся к прокурорше, и в глазах его был вызов.

– Дерг был оправдан трибуналом и сразу же получил солидную компенсацию за годы несправедливого заключения… Но если Мучителем был не он, тогда почему после его ареста все покушения немедленно прекратились?

И он, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.

А в спортзале, переоборудованном в следственный штаб, стояла мертвая тишина. Его люди, несомненно слышавшие перепалку с прокурором, смотрели на него, пытаясь понять: неужели все старания и труды этих двадцати дней были напрасными?

Но Фогель обратился только к Борги:

– Настал момент прижать Мартини.

Утро было совсем не по-январски солнечное. Словно и не зима стояла на дворе. Лорис Мартини проснулся очень быстро. Вернее, мысли, которые его постоянно мучили, явились его будить, принеся с собой тревогу, что крылась в одном-единственном известии.

Момент настал. Его вот-вот арестуют.

Однако учитель не собирался зря транжирить этот солнечный и необычно теплый день. Он пообещал Клеа – и должен выполнить обещание. Взяв ящик с инструментами, он вышел в сад, где ему не будут надоедать журналисты и любопытные. Здесь, среди кустов, он уже начал переделывать старую беседку в теплицу.

Он орудовал молотком и чувствовал, как солнце пригревает затылок, как со лба маленькими каплями катится пот и как это усилие укрепляет и мышцы, и душу. Он возрождался к жизни. Но печаль раз за разом возвращалась. Она притаилась где-то рядом и приходила в тишине, чтобы напомнить, что же с ним случилось, почему он потерял все, что имел.

Все началось задолго до Авешота. Маленький городок в горах казался лучшим местом, чтобы начать все сначала, а стал эпилогом скверной истории.

Нечто. Оно. Стелла Хонер тоже об этом знала.

Мартини задавал себе вопрос, откуда ей стало известно. До самого простого ответа он не додумался. Так случается с наивными людьми. Особенно с теми, у кого из-под носа уводят жену, а они даже не замечают.

Эту информацию продал бывший любовник Клеа. Все очень просто.

Надо же, до сих пор он чуть ли не уважал этого человека. Наверное, потому, что его выбрала Клеа, а он доверял ее суждениям. Он и сам понимал, насколько абсурдна такая мысль, но она позволяла хоть как-то оправдать ее в своих глазах: он не мог допустить мысли, что Клеа настолько поверхностна.