Хонер на этот раз не стала торопить девочку – пусть слушатели вдумаются в ее слова. Она была мастером создавать напряжение.

– Что же было написано в сообщении?

В точности следуя указаниям, данным ей перед прямым включением, Присцилла вытащила мобильник из кармана джинсов и прочла текст. При этом и рука, и голос у нее дрожали.

– Ты можешь прийти ко мне домой завтра вечером?

Снова повисла рассчитанная журналисткой пауза. Она заметила, что в левом глазу девочки блеснула слеза, но ей вовсе не было нужно, чтобы та разревелась. Пока не нужно. Чтобы дать Присцилле прийти в себя, она мягким движением вынула у нее из рук мобильник и поднесла его к объективу телекамеры:

– Нас часто обвиняют в том, что мы рассказываем только часть правды, манипулируя публикой. Но вот это – не выдумка журналистов, смотрите: это действительно посланная эсэмэска.

Она какое-то время подержала телефон перед камерой, чтобы зрители успели прочесть сообщение на дисплее, потом снова обратилась к своей гостье:

– И что ты подумала потом, Присцилла?

– Сначала ничего, просто как-то это странно… А потом, когда по телевизору сказали, что полиция подозревает учителя, я подумала об Анне Лу и о том, что и со мной может случиться то же самое…

Хонер серьезно кивнула и накрыла своей рукой руку Присциллы. Это движение вызвало именно ту реакцию, какую ожидала журналистка. Присцилла разревелась. Хонер ни о чем больше не стала ее спрашивать. Телекамера тем временем крупным планом показала лицо девочки.

– Это всего лишь фантазии девчонки, которая умирала от желания попасть на телеэкран.

Голос Мартини осекся от отчаяния.

Однако его жена была разъярена, как никогда:

– Между прочим, эта девчонка стоила тебе работы! Ну и скажи на милость, что нам теперь делать?

За два дня до конца каникул и начала занятий директор школы вызвал учителя к себе и объявил ему, что он временно отстранен от преподавания и, что хуже всего, временно лишен зарплаты.

– Как мы теперь оплатим расходы на твою защиту? Мы и так все в долгах, а ты еще вытворяешь глупости с ученицей? С девчонкой?

– Я хорошо знаю Присциллу. Этот смиренный вид, этот скромный прикид – всего лишь игра, спектакль!

Спецагент Фогель наслаждался, слушая этот разговор в своем временном кабинете в раздевалке спортивного зала. На нем были наушники, он сидел, задрав ноги на стол, и покачивался на стуле, сложив руки на животе. Идея напичкать дом Мартини жучками во время обыска пока не принесла никаких результатов, однако теперь дело, пожалуй, сдвинется с места. Фогеля развлекала ссора между супругами. Это он убедил директора школы отстранить учителя раньше, чем интервью Хонер с Присциллой вызовет ярость у родителей и учеников. Эта ярость неизбежно падет и на директора. И он, бесчувственный бюрократ, дал себя убедить даже слишком легко.

– Зачем ты послал это сообщение? – напрямую атаковала его жена.

– Она попросила меня позаниматься с ней декламацией. Но послушай, если бы я захотел ею воспользоваться, неужели я пригласил бы ее к нам домой? Как тебе кажется?

Клеа Мартини помолчала, словно колеблясь. Потом снова заговорила со страдальческой ноткой в голосе:

– Я с тобой знакома почти всю жизнь, а потому знаю, что ты прекрасный человек… Но я не знала, что ты настолько наивен.

Фраза произвела впечатление взорвавшейся бомбы, и за ней последовало долгое молчание.

– Ты достаточно умен, чтобы понимать разницу между двумя вещами: и добрые, и хорошие люди тоже могут ошибаться… Выходя из дому, я все время чувствую на себе враждебные взгляды. Мне все время страшно, что кто-то может сделать зло тебе или нам всем. Моника больше не выходит из дому, она потеряла и тех немногих друзей, которые у нее были. Она не выдержит такого напряжения.

Фогель понимал, что происходит, он сам это задумал, и он этого добился.

– Велики или малы твои ошибки, – продолжала Клеа, – я буду с тобой рядом столько дней, сколько мне назначено жить. Я это обещала, и я это выполню. Но твоя дочь не связана никакими клятвами… И поэтому я ее увезу подальше отсюда.

Фогель чуть не подпрыгнул от радости, но сдержался.

– Ты хочешь сказать, подальше от меня.

Реплика Мартини прозвучала не как вопрос, а как горькая констатация.

Жена ему не ответила. Потом послышался звук открывшейся и закрывшейся двери. Спецагент снял ноги со стола и пригнулся, прижав ладони к наушникам, чтобы лучше слышать, что происходит там, в тишине.

Мартини все еще был в комнате. Он слышал его дыхание. Тихое, ритмичное. Дыхание человека, загнанного в угол. Он пока не мог отправить учителя на каторгу, но тот уже и так попался в капкан собственной жизни, из которого больше не вырвется.

Фогель создал вокруг него пустоту. «Теперь, когда и жена, и дочь его бросили, он расколется, – сказал себе спецагент. – Он человек конченый».

И тут произошло нечто непредвиденное. Нечто абсурдное и лишенное всякого смысла.

Учитель принялся напевать. Тихонько, вполголоса. И это веселье никак не вязалось с тем, что только что произошло. Фогель изумленно вслушивался в странную песенку. Песенка была детская. Он с трудом уловил несколько слов.

В песенке говорилось про девочек и котят.

Леви позвонил ему по «секретному» телефону, который вручил несколько дней назад, и попросил о встрече. Затем отправил за ним личного водителя, чтобы тот довез его до места. Репортеры тут же поехали вдогонку за «мерседесом», но вынуждены были остановиться, когда Мартини вышел из машины и вошел в калитку частного дома.

Адвокат арендовал этот дом, чтобы быть рядом и следить за ходом событий.

Войдя в дом, Мартини оказался в обстановке, которую увидеть не ожидал. Гостиная превратилась в офис, где вовсю работал целый отряд сотрудников. Кто-то изучал судебные документы и досье, кто-то дежурил у телефона, кто-то обсуждал стратегию защиты. Все результаты следствия поместили на специальную витрину. Люди были настолько заняты, что даже не заметили присутствия Мартини.

Леви ждал его на кухне для приватной беседы.

– Вы заметили, как я здесь все устроил? И все исключительно ради вас, – похвастался адвокат.

Мартини подумал о том, сколько все это будет стоить, и еще о том, что он остался без работы.

– Сказать по правде, я теряю последнюю надежду.

– И совершенно напрасно, – с упреком оборвал его Леви и указал на стул, а сам остался стоять. – Я слышал, что ваши жена и дочь вчера уехали.

– Они у родителей жены.

– Откровенно говоря, так даже лучше, поверьте мне. Атмосфера стала очень напряженной, и думаю, что в ближайшие недели будет еще хуже.