Общее впечатление было не слишком гармоничным, но и не вызывало тревоги. На мгновение обезьяна задержалась на лестничной площадке, опираясь на суставы пальцев. Потом выпрямилась, нашла нужное положение и спустила на нос очки. Эразм вступил в мир людей.

Маделен и Сьюзен стояли друг перед другом. Маделен одолжила у Сьюзен сандалии, длинную юбку, блузку и джемпер. Она была такой, как и прежде, но одновременно совершенно незнакомым Сьюзен человеком — женщиной, владеющей частью сауны.

Сьюзен посмотрела в сторону Эразма. На его осторожные шаги, размеренные движения бёдер.

— Мы никогда ничего друг у друга не брали, — сказала она. — Но, может быть, когда-нибудь ты одолжишь мне его…

Это прозвучало как шутка, Маделен тоже улыбнулась и, наклонившись вперёд, поцеловала подругу в щёку.

Но это была не просто шуткой, и Маделен знала это, и поцелуй её не был просто лаской. В то мгновение, когда она наклонилась, она сознательно осторожно потёрлась своим виском о висок Сьюзен, и десяток головных вшей, десяток кровожадных, неистребимых anoplura, которых Маделен и Эразм заполучили от красных лемуров, и двадцать пять липких и цепких гнид перебрались с короткостриженого кустистого ландшафта Маделен на пышный, умеренный дождевой лес Сьюзен.

— Надо будет это обсудить, — сказала Маделен.

Ипподрому Кэмптон-Парк удавалось оставаться на одном и том же месте и сохранять тот же внешний вид на протяжении двадцати пяти лет, в то время как всё находящееся внутри него постепенно приходило в упадок. Лошади становились всё хуже, жокеи становились хуже, и зрители тоже. Но никто в это утро не катился по наклонной плоскости с большей скоростью, чем Джонни.

Те две тысячи фунтов и те угрозы, которые он во время своего непонятного освобождения получил от Андреа Бёрден, имели такой же эффект, как если бы она подарила ему пару позолоченных свинцовых башмаков и выбросила его в открытое море. Сейчас — по прошествии семи недель — он собирался устраиваться на дне на покой.

Рядом с ним стоял Самсон. Джонни смотрел на пса слезящимися, но ласковыми глазами. Шерсть его была густой и блестящей, когти коротко пострижены, глаза ясные, морда — прохладная. Он стоял так, как стоят только доберманы, словно они непрерывно позируют для календаря Клуба собаководов на следующий год. Когда Джонни — уже очень скоро — не станет, фургон должен быть продан, а вся сумма от продажи пойдёт на Самсона, чтобы ему хорошо жилось. В это мгновение собака сияла беспечным довольством и той отвагой, которых у самого Джонни никогда не было.

И вдруг наступила неожиданная перемена. Блестящая шерсть на спине Самсона встопорщилась, так что собака мгновенно стала похожа на жёсткую щётку. Уши её прижались к голове, а зубы обнажились. Потом собака опрокинулась на землю и, слабо заскулив, заболтала всеми четырьмя лапами в воздухе.

Джонни склонился над собакой. Самсон не был болен, у него не было судорог, и свалился он не от боли. Он лёг, изображая безоговорочное смирение.

Джонни огляделся по сторонам. Единственным живым существом поблизости был стоящий в нескольких метрах человек, который, облокотившись на ограждение, наблюдал за лошадьми.

— Как там? — спросил Джонни.

Мужчина медленно обернулся.

— Простите? — сказал он.

При звуке этого голоса Самсон окаменел.

— Кто выиграет? — спросил Джонни.

— Лошадь в красной попоне, — ответил человек. Джонни попытался сфокусироваться на лице стоящего перед ним человека. Кэмптон-Парк — место среди лондонских психов популярное. Лицо человека было широким и бесхитростным. Типичный псих. Но идиотам иногда везёт. Джонни подозвал букмекера и поставил свои последние сто фунтов на лошадь в красной попоне.

Уже несколько недель как Джонни продал свой бинокль, потому что всё равно уже не мог твёрдо держать его в руках. Теперь он следил за полем невооружённым глазом. Их с незнакомцем лошадь пришла первой, опередив на целый корпус фаворита.

Джонни получил выигрыш. Потом постарался сосредоточиться на незнакомце.

— Откуда ты это знал? — спросил он.

Мужчина снял тёмные очки.

— Я чувствовал… запах гормонов, — объяснил он. Что-то тревожное, беспокойное было в его лице.

Джонни повернулся и пошёл прочь.

Мужчина последовал за ним. Джонни ускорил шаг. Тот не отставал. Джонни остановился, резко обернулся и протянул ему половину купюр.

Человек покачал головой.

Волосы на голове Джонни встали дыбом. Он не вспоминал о дьяволе с самого детства. Теперь семь недель алкогольного отравления приглушили настоящее и воскресили его детство. Это дьявол явился, чтобы забрать его.

Он засунул всю пачку денег в карман мужчины. Тот шагнул к нему, и Джонни вдохнул отдающий палёной резиной запах пламени преисподней. Вокруг него обвилась рука, и его оторвали от земли. Джонни закрыл глаза.

— Возьми меня, — сказал он. — Но пощади собаку.

Та ночь два месяца назад, когда он приютил Эразма с Маделен в своём фургоне, была самой прекрасной в жизни Джонни. Из той грязи, которая многие годы наполняла его существование, он неожиданно вытащил мерцающий экзистенциальный подарок.

Он знал, что подаренное ему в ту ночь было слишком ярким, чтобы длиться долго, он смиренно снял это воспоминание с крючка и забросил подальше, без всяких надежд на его возвращение. Теперь ситуация повторялась, и ещё удивительнее, чем раньше. В его фургоне, вокруг стола, под которым дрожал Самсон, сидели Маделен и обезьяна — бок о бок с ним.

— Мы хотели спросить, не можем ли мы пожить здесь какое-то время, — сказала Маделен.

Чувствуя головокружение от счастья, Джонни потянулся к раковине, полной стаканов с опивками, намереваясь прибраться в связи с приходом гостей. Маделен накрыла его руку своей.

— Кроме того, мы подумали, не захочешь ли ты повозить нас, — продолжала она, — Но тебе придётся бросить пить.

Она посмотрела на Эразма.

— Нам надо поговорить с Боуэном, — сказала она. — Если он узнает нас, он позвонит в полицию. Как бы нам убрать его из больницы?

— Может быть, — произнёс Эразм, — я смогу.

Маделен сняла трубку со стоящего на столе телефона, набрала номер и протянула трубку Эразму. Только когда женский голос ответил: «Клиника Холланд-Парк» и Эразм, отняв трубку от уха, посмотрел за неё, чтобы понять, откуда это слышится голос, Маделен вспомнила, что это первый телефонный разговор в жизни обезьяны.

Она взялась за трубку и мягко, но решительно прижала её к уху обезьяны.

— Я был бы вам очень признателен, если бы имел возможность поговорить с доктором Александром Боуэном, — произнёс Эразм.

— Как мне представить вас?

— Если вас не затруднит, скажите ему, что речь идёт о большой обезьяне, которая пропала.