— Ей следовало адресовать счет мне,— сказала Шарлотта.

— Я был бы этому очень рад, если бы ты сама его и оплатила. Но я вижу, что три четверти приходятся на Маделину.

— Ведь у нее так мало развлечений, сэр,— заступилась за сестру Шарлотта, движимая искренней добротой.

— И у него, конечно, тоже! — сказал доктор Стэнхоуп, швыряя дочери еще одно письмо, в котором очередной Сидония учтиво просил отца уплатить пустячок — семьсот фунтов, причитающихся по векселю, выданному мистером Этельбертом Стэнхоупом и просроченному на девять месяцев.

Шарлотта прочла письмо, сложила его и сунула под поднос.

— Вероятно, у него нет иных развлечений, кроме как выдавать векселя ростовщикам! Он думает, что я заплачу?

— Конечно, он этого не думает,— ответила Шарлотта.

— А кто же, по его мнению, заплатит?

— По этому векселю можно и вовсе не платить без урона для честности. Ведь он получил какие-нибудь гроши.

— И пусть он сгниет в тюрьме? — осведомился отец.— Ведь исход, если не ошибаюсь, может быть только таким.

Доктор Стэнхоуп помнил законы времен своей юности, но его дочь, хотя и долго жила за границей, лучше знала нынешнюю Англию.

— Если его арестуют, сначала будет суд,— сказала она. Вот так, о великий род Сидония, мы, неверные, трактуем тебя, когда в час нашей нужды ты спасаешь нас грудами золота величиной со льва, а иногда заказами на вино и дюжину-другую несессеров.

— Как? Чтобы его объявили несостоятельным должником?

— Но ведь он и есть несостоятельный должник,— заметила Шарлотта, во всем любившая точность.

— И это — сын англиканского священника! — сказал отец.

— Не вижу, почему сыновья священников должны платить по векселям чаще других молодых людей,— сказала Шарлотта.

— С тех пор как он окончил школу, он получил от меня столько, сколько не получают старшие сыновья иных вельмож!

— Ну, так дайте ему еще одну возможность, сэр.

— Что? — вскричал разгневанный отец.— Ты хочешь, чтобы я заплатил этому ростовщику?

— О нет! Зачем ему платить? Это уже его риск. А в крайнем случае Берти уедет за границу. Но я хочу, чтобы вы не бранили Берти и позволили ему остаться с нами как можно дольше. У него есть план, который может наконец поставить его на ноги.

— Он думает заняться своей профессией?

— Да, и это тоже, но потом. Он намерен жениться.

Тут дверь распахнулась, и в столовую, насвистывая, вошел Берти. Его отец немедленно занялся своим яйцом, и Берти досвистал до стула возле сестры, не потревоженный отчим гласом.

Шарлотта показала ему глазами на отца, а потом на уголок письма, белевший под подносом. Берти понял, бесшумным кошачьим движением извлек письмо и ознакомился с его содержанием. Доктор, однако, как ни глубоко он был погружен в скорлупу, заметил это и спросил самым суровым своим голосом:

— Ну-с, сэр, вам известен этот господин?

— Да, сэр, — ответил Берти.— Мы с ним немного знакомы. Но это не давало ему права беспокоить вас, Если вы разрешите, сэр, я отвечу ему сам.

— Я, во всяком случае, отвечать не буду,— объявил отец и, помолчав, добавил: — Это верно, что вы должны ему семьсот фунтов, сэр?

— Ну, я оспорил бы эту цифру, будь у меня деньги, чтобы заплатить то, что я должен ему на самом деле.

— Но у него твой вексель на семьсот фунтов? — спросил отец очень сердитым и очень громким голосом.

— Кажется, да. Но получил я от него только полтораста.

— А где же остальные пятьсот пятьдесят фунтов?

— Видите ли, сэр, комиссия составила сто фунтов, а остальное я взял булыжником и лошадками-качалками.

— Булыжником и лошадками! — повторил отец.— Где же они?

— Где-то в Лондоне, сэр. Я узнаю, если они вам нужны.

— Нет, он идиот! Было бы безумием давать ему деньги! Его ничто не спасет! — И с этими словами бедный отец удалился.

— Так нужен родителю булыжник или нет? — спросил Берти у сестры.

— Послушай,— сказала она.— Если ты не побережешься, то останешься без крыши над головой. Ты его не знаешь, как я знаю. Он очень рассержен.

Берти, поглаживая бороду, пил чай, полушутливо, полусерьезно рассказывал о своих бедах и в заключение обещал сестре постараться завоевать сердце вдовы Болд. Потом Шарлотта пошла к отцу, смягчила его гнев и уговорила пока не упоминать о векселе. Он даже сказал, что заплатит эти семьсот фунтов или, во всяком случае, выкупит вексель, если Берти наконец найдет способ как-то себя обеспечить. Они не упомянули бедняжку Элинор, и все же отец и дочь прекрасно поняли друг друга.

В девять часов они все вновь мирно встретились в гостиной, и вскоре слуга доложил о миссис Болд. Она впервые была здесь в гостях, хотя, конечно, завозила карточку, и ей стало немного неловко, что она с дружеской бесцеремонностью приехала к чужим людям в обычном вечернем платье, точно знает их всю жизнь. Но через три минуты она уже чувствовала себя, как дома. Шарлотта выбежала к ней в переднюю и взяла ее шляпку. Берти помог ей снять шаль, синьора улыбнулась самой любезной и ласковой своей улыбкой, а глава семьи пожал руку с сердечностью, которая сразу ее покорила. “Какой он хороший человек!” — подумала она.

Элинор пробыла в гостиной не более пяти минут, как дверь вновь отворилась и доложили о мистере Слоупе. Она удивилась, так как ей сказали, что у них никого не будет, но, по-видимому, удивились и хозяева дома. С другой стороны, при подобных приглашениях один-два холостых гостя и считаются за никого, а мистер Слоуп имел такое же право выпить чаю у доктора Стэнхоупа, как и сама Элинор. Мистер Слоуп был, однако, весьма неприятно поражен, увидев в гостиной избранную им супругу. Он явился сюда насладиться лицезрением госпожи Нерони и обменяться с ней комплиментами. Но он почувствовал (хотя и не признался себе в этом), что если он проведет вечер, как предполагал, его виды на миссис Болд могут пострадать.

Синьора, не подозревавшая о присутствии соперницы, взяла с мистером Слоупом обычный интимный тон. Когда он пожимал ей руку, она вполголоса сказала ему, что должна после чая сообщить ему нечто важное,— видимо, она намеревалась продолжать покорение капеллана. Бедный мистер Слоуп совсем растерялся. Он полагал, что Элинор уже видит в нем своего поклонника, и льстил себя мыслью, что это ей не неприятно. Что же она подумает, если он будет ухаживать за замужней дамой!

Но Элинор отнюдь не была склонна осуждать его за это и не почувствовала ни малейшей досады, когда ее посадили между Берти и Шарлоттой. Она не подозревала о намерениях мистера Слоупа, не подозревала даже о подозрениях своих близких, и все же была довольна, что мистер Слоуп сидит в отдалении.

Не была она недовольна и соседством Берти Стэнхоупа. При первом знакомстве он редко не производил самого приятного впечатления. Правда, с епископом, озабоченным поддержанием своего достоинства, он мог потерпеть фиаско, но не с молодой и хорошенькой женщиной. Он умел мгновенно переходить с женщинами на дружеский тон без малейшего намека на развязность и наглость. Чем-то он напоминал ласкового котенка. Было так естественно ласкать его, баловать, снисходительно допускать некоторую фамильярность, а взамен он мурлыкал, принимал грациозные позы и никогда не показывал когтей. Впрочем, как у всех ласковых кошек, когти у него были — и довольно опасные.