Сам Гудби объясняет этот шаг президента США стремлением не придерживаться «традиционных методов» американской дипломатии. «Обычно американский способ ведения переговоров с Советским Союзом, — писал Гудби, — заключался в том, чтобы не делать уступок до 11 часов и только потом сделать некоторые шаги, чтобы вырвать несколько тяжело достающихся уступок от советской стороны. Это, по сути дела, было то, что по мнению многих союзников должно было произойти в отношении неприменения силы, которая рассматривалась как уступка Советскому Союзу. Но Рейган сыграл по— другому. Объявив на ранней стадии Стокгольмской конференции то, что должно было стать конечным шагом, он установил цель для конференции, укрепил доверие к себе и выиграл поддержку нейтралов. Его заявление стало важным шагом в укреплении консенсуса в позициях США и НАТО. В то же время, этим манёвром не был утерян рычаг для торговли, как я мог наблюдать. Наоборот, Рейган открыто предложил сделку, которую все желали приватным образом и тем самым придал силу процессу»[79].

В общем, Советский Союз мог бы праздновать победу — Рейган публично пошел ему на уступки. Но вся беда в том, что эта уступка никак не вписывалась в правила игры, заданные Громыко. Его замысел был сорван — с предложением о неприменении силы выступили не европейцы, а американский президент, которому верить нельзя — он просто хочет прикрыть агрессивные замыслы США. И все же я решил позвонить в Москву Корниенко и невинно спросить, не следует ли мне запросить дополнительные указания в связи с выступлением Рейгана в Дублине. Корниенко ответил весьма холодно:

— Нет, дополнительных указаний Вам не требуется. Ничего нового в этом выступлении нет. Андрей Андреевич дал Вам все необходимые указания, как следует поступать.

Позднее мы узнали, что в Москве была небольшая сумятица в связи с настоятельным призывом Рейгана к диалогу. Но ее погасил твердый дуэт Устинов — Громыко: речь в Дублине — очередная уловка, вызванная интересами предвыборной борьбы, которая развернулась в Соединенных Штатах. Воинственный курс Рейгана не пользуется поддержкой простых американцев — вот он и пытается подправить свой имидж. А Дублин выбран потому, что в США живет 40 млн. американцев ирландского происхождения — на них и рассчитано все это представление.

Что ж, все было ясно. На заседаниях 13 и 20 июня советская делегация выступила с критикой подхода США к неприменению силы. В шведской печати она была названа «язвительной». А возможность достичь компромисса уже летом 1984 года была упущена.

Была и другая тема, которая будоражила конференцию в те дни. Это советский документ по мерам доверия. Прежде всего возник вопрос, почему предложения вносятся Советским Союзом от своего имени, а не социалистическими странами. Ведь на прошлой сессии группы НАТО и Нейтральных и неприсоединившихся стран (Н+Н) представили собственные согласованные документы. Почему соцстраны не поступили так же?

Ситуация с этим документом наглядно отражала положение в Варшавском Договоре. За фасадом внешнего единства скрывались растущие разногласия. Как ни странно, наибольшую проблему тогда представляла Румыния. Нет, ее руководство не пыталось дрейфовать в сторону Запада. Скорее наоборот, оно скатывалось на какое— то подобие националистических позиций, демонстрируя показную самостоятельность, которую Громыко со свойственным ему тяжелым юмором называл «не политикой, а профессией легкого поведения».

Глубокий политический кризис переживала Польша, и внутреннее брожение сказывалось на ее внешней политике. Венгрия все больше начинала глядеть в сторону НАТО. А ГДР и Болгария, наоборот, занимали ортодоксальные позиции, порой даже более жесткие, чем Советский Союз.

Все это, разумеется, отражалось на позициях их делегаций в Стокгольме. Еще на прошлой сессии румыны демонстративно внесли собственные предложения по мерам доверия. После этого было уже невозможно выработать совместный документ всех соцстран. А представлять документ от имени только пяти из них тоже было нельзя — это выглядело бы как открытое подтверждение раскола в социалистическом лагере.

Поэтому дополнительные указания предписывали внести предложения от имени Советского Союза. Тем более, что предлог для этого казался весьма подходящим: голос СССР в вопросах ядерного оружия «будет звучать наиболее авторитетно». А затем «братские страны» одна за другой выступят в поддержку этого документа.

В общем, как бы там ни было, но теперь, когда предложения всех трех групп государств лежали на столе стокгольмских переговоров, нужно было создавать рабочую структуру для их обсуждения. Пленарные заседания для этого не годились. Они хороши для начальной фазы, когда стороны излагают позиции. Но если задержаться на этой стадии, то можно утопить переговоры в пустословии. Представьте, 35 послов, окруженных свитой советников и экспертов, произносящих из заседания в заседание длинные речи, в которых аккуратно выписаны официальные и всем давно известные позиции. Если и возникнет дискуссия, то это, скорее, полемика острого политического свойства — кто— то кого— то обвинил в нарушении прав человека, в вооруженной агрессии, желании узаконить шпионаж и т.д.

Короче говоря, все понимали, что пленарные заседания — это не тот форум, где может происходить поиск компромисса. Поэтому уже в конце первой сессии в кулуарах начала обсуждаться возможность создания рабочих групп.

НАТО выступало за создание одной рабочей группы с согласованной повесткой дня. В нее включались бы вопросы, которые стороны согласны обсуждать на конференции. А Советский Союз предлагал создать две рабочие группы. Одна из них занималась бы политическими, а другая военно— техническими мерами доверия. Повестка дня и расписание их работы должны обеспечивать рассмотрение этих двух основных групп вопросов на равной основе.

Однако страны НАТО отвергли это предложение. Создание отдельной группы по политическим вопросам, сказал Гудби, ставило бы страны Варшавского Договора в привилегированное положение, так как их предложения обсуждались бы в обеих группах, а натовские предложения только в одной.

Тогда нейтралы стали активно продвигать свой компромисс, инициатором которого выступили шведский посол Курт Лидгардт и финский посол Мати Кахилуото. Они также предложили две рабочие групп. В одной обсуждались бы меры, содержащиеся в Хельсинкском заключительном акте и идущие в их развитие (уведомление, приглашение наблюдателей). В другой — все остальные предложения.

В принципе такой подход нейтралов нас вполне устраивал. Но мы решили не спешить. Прежде всего чтобы не спугнуть Запад, который весьма настороженно отнесся к созданию двух рабочих групп — нет ли здесь крена в сторону советской позиции. Но из бесед в кулуарах у меня складывалось впечатление, что в конечном итоге Запад может пойти на образование такой рабочей структуры.

Так оно и случилось. Через несколько дней Курт Лидгардт сообщил мне, что группа НАТО согласна с предложением нейтралов о создании двух рабочих групп. Дело теперь за социалистическими странами. Особых колебаний у нас не было. Дополнительные указания советской делегации ясно предписывали: