подрагивают. Хотелось схватить свою женщину с объятия, и, крепко сжав, расцеловать. И сказать, что ее страхи – сущая глупость. И что я никогда ее не оставлю, если только буду ей нужен.

Но я все же заставил себя немного потерпеть и сказал:

– Ясно. Но есть две небольшие проблемы, Даша.

– Какие? – выдохнула она.

– Первое – это то, что ты так и не научилась мне доверять.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты допустила пусть даже только мысль, что я могу бросить тебя и наших детей. Потому что – и это второе – я никуда не собирался уезжать.

– Как? – непонимающе моргнула жена.

– Вот так, – улыбнулся я. – Впрочем, я должен поблагодарить твоих подруг за эту хитрость. Когда еще я бы иначе услышал от тебя все эти прекрасные слова?

– Ах ты, зараза! – Даша возмущенно заколотила кулачками по моей груди, но я, перехватив ее руки, крепко сжал их, а потом, прерывая поток возмущений, впился поцелуем в губы. Которых, сколько бы ни целовал ее, мне всегда было мало.

– Ах! – донеслось снова из приоткрытого окна и я, вынужденно оторвавшись от губ Даши, взглянул в окно и рассмеялся.

Три знакомых и крайне заинтересованных лица смотрели на нас из-за стекла.

– Заходите уже! – крикнул я Ольшанскому, Люде и Тане. А потом, посмотрев на Дашу со всей любовью, которая с трудом помещалась внутри, сказал:

– Тебе придется меня простить. Потому что иначе они выдумают что-нибудь еще для того, чтобы нас помирить.

– Я уже тебя простила, – шмыгнула носом Даша, – потому что поняла, что ничто не имеет значения, когда у нас все так…

– Как?

– Правильно. Ты единственный, кто мне нужен.

– И ты для меня – единственная женщина, – ответил я просто. – Если не считать Милу, конечно.

В этот самый момент Тим и Люда с Таней появились на пороге и я быстро шепнул Даше:

– Покажешь мне, когда мы останемся одни, как ты меня простила.

– Можно войти? – раздался голос Тима. – Или у вас тут вовсю рубрика восемнадцать плюс?

– Потерпим, пока вы не уйдете, – хмыкнул я. – Ну и как вы вообще до такого додумались? – спросил следом.

Ольшанский и девчонки начали рассказывать, перебивая друг друга, в то время как Даша заваривала на всю компанию ароматный чай. А я смотрел на свою жену, слушал своих друзей и ощущал себя до невозможности счастливым.

И больше никогда не намерен был этого счастья упускать.

Эпилог

– Вот! Посмотри, ну тут же вылитый Гоша! – сказал дед моего мужа, положив передо мной альбом. Мы как раз отмечали день рождения Альберта, и вот его дедушка решил впасть в ностальгию по прошлому.

Для него за этими воспоминаниями скрывалась попытка окунуться в минувшие времена. Для меня же – таилась угроза, что в итоге наш с мужем секрет будет раскрыт.

А секрет имелся в наличии. Даже когда прошло три года, во время которых мы с мужем занимались тем, что жили самой обычной жизнью, пусть у нас в семье и рос маленький клон.

– Вылитый! – притворно восхитилась я, глядя на фотографии. С них действительно взирал маленький Альберт, он же Гоша, он же Гога. Совершенно идентичный нашему сыну (но я и спорить бы с этим не стала, если бы было нужно). Только разве что прическа другая.

– И это говорит о том, что гены Алика сильнее!

Ну что я могла на это сказать? Конечно, они были сильнее! Там и имелись только его гены, с чем уж тут спорить?

– Да! Сильнее! – улыбнулась я и откинулась на спинку дивана. Положила руку на внушительный живот и прислушалась к своим ощущениям.

Дед Альберта мгновенно встрепенулся. Отложил альбом и спросил тихо:

– Еще не пора?

О, как же я ненавидела этот вопрос! Мне казалось, что в тот момент, когда мы с Поклонским поняли, что ждем Гошу, меня все кругом стали сразу выводить из себя требованиями сообщить, когда уже я начну рожать!

– Еще не пора, – отрезала я и добавила более мягким тоном. – Давайте уже посмотрим фотографии Альберта!

Пора, правда, стало слишком быстро. Не прошло и полдня, как я поняла – рожаю! Гоша что-то усиленно рисовал на специальной доске. Снова эти его спортивные мероприятия. В противовес тому, что нам с Аликом можно было от него ожидать, он взял курс на спорт. Играл в местной команде по баскетболу. Ну, как играл? Бегал с огромным, едва ли не больше него в два раза баскетбольным мячом, туда и обратно. И, по мнению нашего тренера, подавал надежды.

Мила, которую мы считали исключительно своим ребенком, тоже была увлечена всякими подобными занятиями. А именно, увлекалась балетом. И по этому поводу у нас с мужем часто возникали споры.

« – Ты видел, какие у балерин ужасные стопы? Эти уродливые пальцы? Синяки! Ужас просто!

Я пыталась воззвать к самому святому – тому, что наша дочка может страдать во время своих занятий балетом. Но Альберт был непреклонен.

– Видел! – отвечал он мне. – Но если это ее мечта?

– Чья мечта, Алик? Миле четыре года!

– И что? В четыре года не может быть мечты?»

И я сдавалась. Потому что знала – и в четыре года может быть мечта. И я сделаю все, чтобы она сбылась, лишь бы только мои дети были счастливы.

– Ты рожаешь! – сообщил мне Поклонский, прибыв домой в тот момент, когда я волокла в прихожую сумку, собранную в роддом.

Ну какой-то мистер очевидность!

– Именно, – сказала я, переживая очередную схватку.

В рождении Гоши успела выявить для себя, что главным было не паниковать. Чем больше страх – тем сильнее метания, а значит – боль. А вот если относиться к этому спокойно – то все не так уж и страшно.

– Почему мне не позвонила вовремя? – потребовал ответа Альберт, забирая сумку.

– А когда это – вовремя? – подернула я плечами, давая мужу понять, что ничего такого страшного не происходит. – Я сама поняла это не так давно. Ты уже успел отправиться домой.

Он посмотрел на меня с сомнением, но все же поджал губы и скомандовал:

– Едем рожать!

Прекрасно. Едем! Но я это знала и так.

– Еще раз! – отдал указание акушер. – Давайте! Дышим!

– Вы ей давите на живот! – возмутился Алик. – Перестаньте немедля!

– Я не давлю! Вообще в стороне стою. Может, сами примете роды?

Я закатила глаза и простонала:

– Дайте мне уже родить!

И через несколько минут на свет появилась наша дочь – Любовь. Хотя, мы с мужем до сих пор все еще сражались за то, чтобы дать ей