А вот атмосфера прямо здесь и сейчас была напряженной. Мне многое хотелось узнать от человека сидящего напротив и я надеюсь он сдержит обещание – будет честен.

– Ты любишь его? – прямо спросил у меня Владимир Александрович.

– Кого?

– Не Филиппа же. Я говорю о своем сыне. Ты любишь Клима?

Я впилась пальцами в бедра.

– Мы вроде пришли сюда, чтобы вы рассказали мне о вашей фамилии, а не для допроса, – сказала я, пряча свой взгляд в щелях между половицами.

– Ты любишь его? – снова повторил он уже с напором.

– Это не важно.

Зачем мне признаваться? Чтобы не только я давила на Назара своими чувствами, но и его родители? Это вызовет в нем еще большее отвращение ко мне. А у них жалость…

Хозяин дома хмыкнул и улыбнулся.

– Скрыв свою любовь словами, ты не подумала о взгляде, полном не только печали, но и самым прекрасным чувством, которое может быть между мужчиной и женщиной.

– Я не хочу это обсуждать.

– Он тоже любит тебя.

– Не надо… – прошептала я то, что хотела сказать в полный голос, но ком вставший в горле помешал мне это сделать. – Не надо говорить о том, что вы не знаете.

– Юля, Юля, – Владимир Александрович поднялся и стал ходить из стороны в сторону, заведя руки за поясницу. – Я очень хорошо знаю своего сына и то, что я сказал – это чистой воды правда. Если бы ты ничего для него не значила, то никогда бы не оказалась здесь.

Я засмеялась, прикрывая глаза.

– Если дело в этом, то причина совсем не в чувствах, а в дружбе с Филиппом. Повышенная ответственность за сохранность его семьи. Ну или на крайний случай в том, что в Назаре взыграли отцовские чувства и он не хочет чтобы Клим пострадал, а я так – приложение к сыну. Женщина с которой иногда можно скоротать ночку, – ответила я откровенно. Говоря правду от которой выворачивает наружу и становится так плохо, что хочется умереть. – Знаете, я устала обманываться, придумывая то, чего на самом деле нет. Это приносит мне только страдания. Поэтому не говорите мне о его любви. Любящий человек никогда не станет поступать так, как он вел себя со мной. Любящий человек будет бороться за свои чувства, а не пытаться замести следы своих необдуманных поступков, случившихся в порыве страсти. Он не любит меня.

– Глупенькая. Ты же знаешь, что Клим потерял свою жену? – Владимир Александрович остановился и поставил руки на стол.

– Да, он рассказал, выставив меня при этом распутной девкой по сравнению со святой женщиной, которой он когда-то отдал свое сердце. Не переживая о том, какой удар он наносит мне своими словами. Ведь он единственный мужчина… – да, что я несу. Мне необходимо выговориться, но не выливать же все свои мысли на этого человека. Замолчав я быстро задышала носом, пытаясь насытиться кислородом и поумерить эмоции и обиду. Приеду и пойду к психологу, вот кто выслушает меня и пусть ему будет по большому счету все равно, но зато мне станет легче. – Давайте прекратим этот разговор. Я итак сказала много лишнего и прошу извинить меня за несдержанность.

Я подняла спокойный взгляд на отца Назара беря себя в руки.

– То, что я сейчас скажу, возможно докажет тебе обратное, – он устроился на стуле и его выражение лица приобрело оттенок самоуверенности. – Его дорогая и как ты сказала «святая супруга» не знала, что мы живы так же как не знает никто другой, кроме тебя и Клима. Сын ей не рассказал, что наша гибель была ненастоящей, для неё мы были мертвы. Всегда! Потому что не были с ней даже знакомы. Нас не стало для всех до того, как они повстречались. А вот ты об этом знаешь и теперь знакома с родителями своего возлюбленного лично. После этого ты снова будешь доказывать мне, что он не любит тебя, Юля?

Юлия

Владимир Александрович отец Назара и у него всегда найдется оправдание для сына. Понимаю, сама мать…

Пусть говорит, что хочет, но это не чувства двигали Назаром, а необходимость, долг. Я для него как кость в горле, он сразу дал это понять, только я все держалась за глупые надежды. Но теперь ему хорошо, орел снова расправил свои крылья свободы.

Мысли о том, что он на радостях пойдет кутить с другими женщинами, развлекаться и праздновать избавление от нас, как от обузы, отмечать возвращение к холостяцкой одинокой жизни, уколола до приступа паники. Я вовремя отпустила эти мерзкие сцены оргий, развеяв мелкими кусочками по бушующему шторму в душе. Мне не должно быть никакого дела до того, что он творит и в чьей палатке начищает свой ствол.

Подняв голову к потолку и вглядываясь в большие лопасти вентилятора, я мысленно приоткрыла рот и завыла.

Кобелинааа, ненасытный!

Есть! Мне есть до этого дело, но все пройдет… Я очень надеюсь, что так и будет.

За что я держусь? За кого?

Юля, имей хоть немного самоуважения. Ты не тряпка, покажи себя сильной гордой женщиной.

Верно! Иначе не только Назар не будет уважать меня, но и его родители.

– Вы рассказываете интересные вещи, все это мило и трогательно, только не говорит о его любви ко мне. Думаю, на тот момент Назару пришлось промолчать, а позже он бы обязательно познакомил вас. Видимо было не лучшее время для того, чтобы открыть такую большую тайну своей любимой жене.

– Сейчас тоже не лучшее время, но вы здесь, потому что он считает вас частью семьи.

– Не считает, – прошептала я и опустила голову натягивая толстовку Назара на нос, вдыхая родной запах.

– Пойми! Отторжение, видимость, что для него нет ценностей, никто не нужен, что он одиночка по жизни… Это напускное. Ему так легче. Слишком велик груз смертей, лежащих на его плечах. Потеря близких поселила в нем страх, Юля. Вот ты знаешь, когда мы последний раз общались с сыном?

– Нет.

– Три года назад. Когда у Аленушки была операция. Мне пришлось позвонить ему. Несмотря на то, что раньше мать и сын были очень близки, Клим приехал всего раз. Убедился, что с ней все хорошо, а потом снова исчез, повторив, чтобы я звонил только в случае беды. И вот спустя такое долгое молчание Клим звонит сам… Юль, я думал у меня сердце откажет, решил, что все, сын – помирает или посадили, но он попросил помощи, чем очень удивил нас. Но все встало на свои места, когда Клим прислал фотографии… Сын боится вас потерять. Пойми, вы его слабое место, так же, как и мы. Ему легче откреститься от любимых ему людей, не видеться с ними, исчезнуть из их жизни, чем подвергать опасности. Не против, если я закурю? Волнуюсь.

– Нет, не против.

После его слов у меня появились еще большие смятения, но я постаралась скрыть свои размышления за маской безразличия. Даже если все так как говорит Владимир Александрович, я столько раз пыталась, старалась пробить кирпичную стену, но у меня ничего не получилось… Я потерпела поражение… Он не хочет чтобы мы были рядом. Сейчас можно уехать в любую точку земли и быть там всем вместе, как семья, но для этого должно быть желание. У меня оно есть, я готова пойти за Назаром куда угодно, переехать, но у него нет такого желания. Он выбирает для себя то, что ему удобно, необременяющий образ жизни, где нет места жене и сыну. Хотя чего это я? Возможно оно есть, только не для нас...