Сразу после нашествия, летом того же 1571 г., Иван Грозный начал обустраивать Новгород как свою временную резиденцию, более безопасную на случай нового вторжения татар, чем разрушенная Москва. Особенный размах эти работы приобрели с конца декабря 1571 г., как только царь прибыл в Новгород «на свийские немцы» и привез с собой свою казну, которую еженощно охраняли 500 стрельцов. 9—10 февраля 1572 г. в Новгород была доставлена и государственная казна (450 возов). К этому времени Иван IV покинул Новгород и 5 февраля 1572 г. принял во все том же селе Братошино татарского посла Ян Болдуя (Джан Болдуя) и гонца Ян Магмета (Джан Мухаммеда). Во время этой встречи Иван вел себя уже иначе, чем в июне 1571 г. Психологический шок от майской катастрофы был уже позади, чрезвычайные меры по восстановлению обороны на юге и боеспособности армии уже дали свой первый эффект. К царю вернулось самообладание, и поэтому на приеме Иван уклонился от прямого ответа на вопрос о судьбе не только Казани, но и Астрахани. Им было высказано пожелание, что де для решения столь сложного вопроса необходимо прибытие из Крыма полномочного посольства, с которым и можно было бы обсудить все существующие между Москвой и Крымом проблемы, а не простой обмен гонцами и грамотами. С иронией царь заявил татарскому гонцу, что крымский «царь» «…не надеялся бы, что землю нашу воевал; сабля сечет временем, а если станет часто сечь, то притупеет, а иногда и острие у нее изломается». В ответ же на просьбу хана выслать ему 2000 руб. на подарки своим «царевичам» и дочерям с плохо скрываемой издевкой Грозный отписал: «Ты (т.е. Девлет-Гирей. — П.В.) в грамоте своей писал к нам (сразу после сожжения Москвы. — П.В.), что в твоих глазах казны и богатства праху уподобились, и нам вопреки твоей грамоте как можно посылать такие великие запросы? Что у нас случилось, двести рублей, то мы и послали к тебе…» Свою точку зрения Иван еще раз повторил в грамотах, что были посланы с гонцом в Крым в марте 1572 г.

Понятно, что такой ответ никак не мог удовлетворить Девлет-Гирея, да тот особенно и не скрывал своих намерений вернуться и довершить поражение Ивана. В Москве это прекрасно осознавали, и потому с началом весны 1572 г. военные приготовления были форсированы. Они шли по нескольким направлениям. Большое значение было уделено фортификационным работам. Прежде всего спешно возводились укрепления вокруг Москвы. Это о них писал Штаден: «…Ворота построены из бревен в виде башен, снаружи покрыты дерном и землей; между воротами проложен вал в три сажени шириной. Снаружи пред валом рванет…» Заново отстраивался сожженный татарами Новодевичий монастырь. Однако главное внимание было обращено на укрепление «берега», где должна была пройти главная линия обороны на случай нового вторжения неприятеля. Штаден писал, что «..на реке Ока более чем на 50 миль вдоль берега построили такие укрепления: рядом друг с другом вбили два частокола; один частокол стоял перед вторым, два фута в ширину и четыре фута в высоту. Землей, выкопанной от дальнего частокола, забрасывали между двух частоколов, таким образом заполняя его». Конечно, эти фортификационные сооружения вряд ли простирались вдоль всего берега на указанные Штаденом 50 с лишком миль (если речь шла о немецкой миле в 7 км, то получается, что эта «великая китайская стена» простиралась на более чем 350 км, ну а если следовать счету Герберштейна, то на 250 км, что в принципе совпадает с протяженностью берега Оки между Калугой и Коломной). Скорее всего, речь шла об укреплении берега в тех местах, где была возможна переправа татар через реку.

Эти укрепления, из-за которых стрельцы и набранные с «земли» пищальники могли расстреливать переправляющуюся вплавь через Оку неприятельскую конницу, дополнялись, судя по письму Девлет-Гирею, отправленному Ивану Грозному вскоре после разгрома татарских войск на Молодях, и наказу М.И. Воротынскому, более основательными сооружениями в местах, где через Оку имелись «перевозы»-броды («…да где в котором месте на Оке перелазы гладки и мелки, и в том месте зделать крепости, заплести плетень и чеснок побити, где в котором месте пригоже какова крепость поделать. Да и на Угре на устье, от устья вверх, до которого места пригоже, по тому же зделати крепости для перелазов», «…на берегу хворостом зделали двор да около того ров копали, и на перевозе наряды и пушки еси оставив …»). Места для возведения этих полевых фортификаций были заранее присмотрены воеводами, о чем было сказано в выданном им наказе: «По Оке реке вверх и вниз розъездити бояром князю Михаилу Ивановичю, с которым воеводою пригоже, и Ивану Васильевичю (Михаил Иванович — князь М.И. Воротынский, 1-й воевода большого полка, Иван Васильевич — И.В. Меньшой Шереметев, 2-й воевода большого полка. — П.В.) по тому же, переменялся. А в ыные хместа из полков бояр и воевод отпущати боярину князю Михаилу Ивановичю, по тому же переменяяся, чтоб изо одного полку двем воеводам вдруг не ездити. А ездити Окою вниз и до Резани, а вверх и до Жиздры, до засеки (той самой, что должны были обновить и усилить князь П. Волконский и Е. Ржевский. — П.В.), и Жиздрою до коих мест надобе…».

Строительные работы, начавшиеся примерно в середине апреля 1572 г., после того, как сошло половодье, легли на плечи сотен и тысяч собранных с окрестных деревень посошных людей и ратников полков, вставших с началом весны по Оке: «А делать по Оке и по Угре тутошними людми сохами, которые сохи с обе стороны реки пришли, а в ыных местех и полковыми людми делать всеми, где что пригоже зделать, по тому промышлять и делать». По мнению П. Симеона, автора истории Серпухова, следы этих укреплений (в виде тройного ряда заостренных вверху свай) были видны на берегах Оки под Серпуховом еще в начале XIX в. К началу боевых действий работы были уже завершены.

Однако укрепления бесполезны, если они не будут заняты бойцами, и потому важнейшей задачей, которую должен был решить дьяк Разрядного приказа А.Ф. Клобуков «сотоварищи», было правильное распределение тех сил, которыми располагало Русское государство накануне решающей битвы. Эту проблему приходилось решать в сложных условиях. Страна была истощена многолетней войной — по существу, с того момента, как Иван IV начал свою казанскую эпопею, Россия мира не знала. Изыскать людей, лошадей (кстати, а ведь именно с лошадями, и именно сейчас, и должны были возникнуть определенные проблемы — ведь в 1550-х — начале 1560-х гг., пока ногайским бием был Исмаил, ногаи исправно поставляли в Россию тысячи коней. Но после смерти Исмаила его сын Дин-Ахмад перешел на сторону крымцев. С этого момента ногайский источник конского ремонта для русского войска можно было исключить), деньги, провиант, фураж — одним словом, все, что необходимо для ведения войны, с каждым годом становилось все сложнее и сложнее. А в 1572 г. к этому всему добавились еще и последствия нашествия татар в предыдущем году, засухи, голода и пришедшего вслед за ними морового поветрия (чумы?), что опустошало Русскую землю в предыдущем году и которое не прекратилось и в 1572 г.

Однако, пожалуй, даже не это было самой главной трудностью, с которой столкнулись дьяки Разрядного приказа. В 1572 г. Русское государство снова оказалось в ситуации, когда войну приходилось вести сразу на нескольких фронтах, а именно на северо-западном, против Швеции, и, естественно, на южном, крымском. К счастью для Ивана IV и дьяков Разрядного приказа, заключенное с таким трудом перемирие с Речью Посполитой было ратифицировано Сигизмундом II в 1571 г. и, несмотря на всю неустойчивость отношений между двумя государствами, продолжало действовать. Тем не менее положение России оставалось сложным. Война со Швецией, вступившая в новую фазу в конце 1571 г., была всего лишь отложена до Троицына дня 1572 г., т.е. до 25 мая, когда Иван ожидал в Новгороде шведских послов с ответом на его требования к королю Швеции Иоганну III. Ну а поскольку война была отложена, следовательно, необходимо было выделить достаточно крупный контингент войск для ее продолжения в том случае, если перемирие, установленное Иваном Грозным в одностороннем порядке, будет прервано. Добавим к этому, что неспокойно было и в Поволжье.