Правда, все эти доводы можно подвергнуть сомнению на основании того факта, что был отмечен В.И. Бугановым — в тексте документа есть приписка против фразы о наряде, что он уже «послан». Однако, во-первых, это всего лишь приписка к основному тексту, касающаяся только одного его раздела, а во-вторых, из текста наказа Воротынскому отнюдь не следует, что наряд был на смотре в Коломне. Кроме того, судя по писцовой книге Коломны 1577/1578 гг., в Коломне хранился знаменитый «гуляй-город» и затинные пищали к нему, но не сам полковой «наряд», который, стало быть, находился в Серпухове. И если большой полк должен был стоять в Серпухове, то имело ли смысл по весенней распутице перевозить с большими трудами наряд из Серпухова в Коломну, а потом опять направлять его в Серпухов?

Определив, что известная роспись носила предварительный характер и не отражала истинной численности русской рати, а только минимальный ее уровень, попытаемся определить верхний, максимальный ее предел. Прежде всего необходимо определить, сколько примерно могло быть послужильцев детей боярских. Выше мы уже отмечали, что для начала 1570-х гг. соотношение детей боярских и их послужильцев 1 к 2 отнюдь не было редкостью. Вместе с тем логичным было бы предположить, что лучшие дети боярские были вызваны Иваном Грозным в Новгород. Из росписи следует, что дети боярские составляли большую часть войска М.И. Воротынского — 12 тыс. человек. Если не брать в расчет мелкопоместных «украинных» детей боярских, то и тогда получается без малого 10,5 тыс. детей боярских, способных выступать в поход не только «конно» и «оружно», но и «людно». Следовательно, можно увеличить численность русской конницы как минимум на 10—11 тыс. послужильцев «в доспесех и в тегиляех, и без тигиляев».

К этому числу необходимо добавить даточных людей с пищалями. Механизм их сбора определен точно — с 500 четей земли «с бояр и со князей и з детей боярских» 1 боец. Ближайшим аналогом механизма сбора даточных людей может служить роспись войска 1604 г. Правда, в этом случае, по замечанию А. П. Павлова, даточные собирались, скорее всего, из расчета со 100 четей земли 1 боец. Однако в 1604 г. круг лиц, с которых должны были быть собраны даточные, был ограничен по сравнению с 1572 г. Кроме того, известно также о мобилизации монастырских слуг, и хотя об этом говорят новгородские летописи, вряд ли это мероприятие ограничилось только лишь одними новгородскими монастырями. С учетом всех этих обстоятельств можно предположить, что вместе с казаками М. Черкашенина М.И. Воротынский мог рассчитывать еще минимум на 3—4 тыс. ратных людей. В сумме получается, что всего «береговая» рать вполне могла насчитывать 30—35 тыс. человек без учета кошевых. Распределение людей по полкам см. таблицу 1.

Таблица 1.

Численность полков армии М.И. Воротынского согласно предварительной росписи марта 1572 г.

В скобках приведены расчетные данные с включением послужильцев детей боярских, численность которых не нашла отражения в росписи.

Анализ данных этой таблицы позволяет сделать ряд интересных наблюдений относительно устройства русских полевых армий того времени. «Береговая» рать на 2/3 состояла из поместной конницы, да и значительная часть пехоты, скорее всего, была посажена на коней для большей маневренности (случаев такой службы в то время можно найти немало, например конными были стрельцы и казаки, входившие в войско И.В. Большого Шереметева в 1555 г.). Обращает на себя внимание необыкновенно большая доля ратников, вооруженных огнестрельным оружием — до 1/3 всех бойцов. Еще раз подчеркнем, что русское командование в предстоящей битве сделало ставку на достижение качественного перевеса над неприятелем и, забегая вперед, отметим, что оно не ошиблось в своих расчетах. Отметим также две неприятных новинки, с которыми предстояло встретиться татарам в 1572 г., — впервые в полевом сражении предполагалось использовать «гуляй-город» (во всяком случае, создается такое впечатление, что для Девлет-Гирея и его военачальников появление «гуляй-города» оказалось неприятным сюрпризом), а второй такой новинкой стало появление в русском войске наемных «немецких» всадников-гофлейтов Было бы соблазнительно предположить, что они использовали тактику огневого кавалерийского боя, выработанную немецкими рейтарами, однако есть серьезные сомнения относительно того, что этот опыт, постепенно утверждавшийся в наемной немецкой коннице в 60-х гг. XVI в., был быстро усвоен ливонцами. Одно ясно точно — гофлейты были хорошо защищены сплошным трехчетвертным или полудоспехом и были серьезным противников для легковооруженных в массе своей татар.

Теперь несколько слов о тех, под чьим началом ратники «береговой» рати должны были идти в бой против «поганых», — воеводах. Для начала стоит отметить, что 10 ее воевод делились на земских и опричных пополам — 5 земцев и 5 опричников. В историографии распространено мнение о том, что, перемешивая опричных и земских воевод, Иван тем самым ставил последних под контроль первых. Обосновывая этот тезис, его сторонники обычно ссылаются на то, что, с одной стороны, Иван отказался дать ход местническому спору между опричником князем Н.Р. Одоевским и земцем князем И.П. Шуйским, не желая де тем самым менять установленный порядок, а с другой стороны — расстановка командного состава была произведена таким образом, чтобы в передовом, левой руки и сторожевом полках воеводы-опричники были назначены вторыми воеводами. Однако на это можно возразить, что указанный местнический спор весной 1572 г. отнюдь не был единственным. Тот же Одоевский попытался местничать с Воротынским, а земец князь А.В. Репнин «бил челом» на опричника князя А.П. Хованского, однако ни в том, ни в другом случае никаких шагов со стороны царя предпринято не было. Почему? Ответ на этот вопрос кроется в материалах местнического дела князя В.Ю. Голицына и князя И.П. Шуйского. Отвечая на претензии Голицына, Шуйский заявил — кампания 1572 г. была объявлена «без мест». Кроме того, из разрядной росписи хорошо видно, что большим полком командовали только земские воеводы, в передовом полку начальствовали только опричные воеводы, в полку правой руки опричный воевода был 1-м, а земский — 2-м, а в полках левой руки и сторожевом — наоборот. Таким образом, нельзя заключить, что опричные воеводы занимали особое место, равно как и опричное войско само по себе. Поэтому мы не согласны с выдвинутым предположением о «комиссарстве» опричных воевод при земских. Как отмечал А.А. Зимин, дети боярские из взятых в опричнину уездов находились под началом как опричных, так и земских воевод. Равно как и «земские» служилые люди должны были идти в бой под руководством не только земских воевод, но и опричных.

«Строгое размежевание опричного и земского войск фактически уже перестало существовать к весне 1572 г»., — подытожил свои наблюдения историк. Боле того, соглашаясь, по сути, с этим тезисом, отметим, что, как будет показано ниже, судя по данным разрядных книг, это размежевание начало размываться уже в ходе зимнего похода 1571/1572 г. на «свийских немцев». И еще одно наблюдение, которое можно сделать при анализе разрядных записей. Складывается впечатление, что негативный эффект от опричной реформы по меньшей мере несколько преувеличен критиками Ивана Грозного. Действительно, на первый взгляд все вполне логично — «перебор людишек», перераспределение земель и их владельцев должно было ослабить служилые корпорации-«города», нарушить складывавшуюся в результате совместных походов внутреннюю спайку и взаимопонимание дворянских сотен. Однако в 1572 г. земские и опричные сотни действуют рука об руку под началом земских и опричных воевод — и ничего, каких-либо серьезных проблем с взаимопониманием ни на полковом, ни на сотенном уровне русское войско как будто не испытывает. Одним словом, есть проблема, и над ней стоит поразмышлять.