Если вам кажется, что теория Генри о потомках Иисуса – это бред воспаленного воображения, то я даже не знаю, как вы отнесетесь к его рассуждениям о том, что пейзаж вокруг Ренн-ле-Шато представляет собой геометрически структурированную «конструкцию». Абсурд, чепуха, ерунда, чушь, ахинея – и далее по словарю синонимов. Но дело в том, что у этой теории есть немало сторонников. Многие специалисты, заинтересовавшиеся первой работой Генри на данную тему, пришли точно к такому же выводу – в частности, известный картограф Дэвид Вуд, автор «Генезиса» и «Генеграфа», двух совершенно завернутых книг, в которых он самым подробнейшим образом разбирает предположительно «сакральную» геометрию Ренн-ле-Шато.

Скэбис на протяжении полугода пытался заставить меня прочитать труды Дэвида Вуда, но это был тот редкий случай, когда скэбисовская (скэ-бесовская) сила убеждения не действовала. Меня совсем не прельщали цифры, расчеты, линии и утлы. С геометрией у меня не сложилось еще со школы. Не зря же мой учитель по этому славному предмету, Джордж Мур по прозвищу Микки-Маус, при виде меня сразу делал страдальческое лицо и обращался ко мне исключительно «дуралей». Так что, признаюсь, я слегка приуныл, когда Генри достал линейку. Я решил выждать десять минут из вежливости, а потом потихонечку смыться в бар.

В итоге я слушал Генри как завороженный больше часа. К тому времени карта, разложенная на столе, уже почти не просматривалась под узором из линий, начерченных толстыми яркими фломастерами. Все началось с идеального равнобедренного треугольника, в вершинах которого располагались Башня Магдала, развалины крепости тамплиеров на Безю и полуразрушенная башня на вершине горы Бланшфор. Еще две горы – и треугольник превратился в звезду. В пентаграмму из горных вершин.

– Говорят, что это совпадение, – сказал Генри, глядя на свой рисунок. – Может быть, и совпадение, – добавил он усмехнувшись.

Расстояние от вершины любого луча звезды до противоположного ей угла пятиугольника в центре звезды составляет 188 мм на карте (2 мили и 1618 ярдов на местности). Генри отмерил линейкой расстояние между церквями в Ренн-ле-Шато и Ренн-ле-Бэне. Ровно 188 мм! Расстояние между церквями в Ренн-ле-Шато и Шампань-сюр-Оде, бывшей крепости тамплиеров, снова составило 188 мм. Расстояние между церквями в городках Арк и Тьероль – опять 188 мм! Между церквями в Тьероле и Сен-Сальвере – те же 188 мм. В Антиньяке и Рокетьеле. В Круа и Бурже. В Эсперазе и Гранье. В Эсперазе и Сен-Ферьоле. В Эсперазе и Созиле.

– Совпадение? Все еще совпадение? – повторял Генри после каждого произведенного измерения. Мне хотелось бы думать, что да. Совпадение. Потому что альтернатива пугала. Мой разум категорически отказывался принять даже малую вероятность того, что здесь действительно присутствует «геометрически структурированная конструкция», некий спланированный, преднамеренный узор, смысл которого… Нет, не хочу даже думать об этом. Помнится, Ален Фера говорил, что в Ренн-ле-Шато не бывает случайностей: все, что здесь происходит, все взаимосвязано. Мне это очень не нравилось. Ни тогда, ни сейчас.

Пока мы со Скэбисом были в Париже, нас буквально преследовали совпадения, и всякие странности, и таинственные незнакомцы с конвертами. Если бы не спасительный закон красной малолитражки, я бы точно слег с нервным расстройством – а так я хотя бы уже не шарахался при виде пчел. Кстати, о пчелах. (И не только.) Как ни странно, но я был спокоен, как слон. Я говорю «как ни странно», потому что еще не забыл, каким я был дерганым под конец нашей первой поездки в Ренн. Но теперь, когда я познакомился с некоторыми ренньерцами поближе и больше не дулся на Скэбиса за то, что он снова за ставил меня сделать так, как хотелось ему, я вдруг обнаружил, что замечательно провожу время. Может быть, все дело в том, что в составе большой компании я себя чувствовал более защищенным, тем более рядом с такими «монстрами» старой ренньерской гвардии, как Генри Линкольн и Джон и Джой Миллер.

– Все еще совпадение? – в который раз повторил Генри. – А давайте подумаем, почему Соньер выстроил Башню Магдалу на самом краю обрыва? В общем, не лучшее место для башни. Может быть, он хотел завершить пентаграмму? – Он постучал пальцем по пятиконечной звезде на карте.

Я уже понял, что здесь мой закон красных малолитражек не действует. У меня не было никакой подсознательной установки. Я видел фигуры на карте вовсе не потому, что заранее настроил на них внимание. Это было «совпадение» иного порядка, и я не мог отрицать, что пентаграмма из горных вершин – явление действительно странное. И неизменные 188 мм «при участии» более двадцати церквей в радиусе шести миль от Ренн-ле-Шато – это тоже заставляло задуматься. И круг, начерченный Генри на карте, радиусом в те же 188 мм, центром которого была церковь в Эсперазе… если соединить линиями все церкви, расположенные на окружности и внутри круга, получаются еще две звезды идеальных пропорций. Одна пятиконечная и вторая – шестиконечная звезда Давида. Причем церковь в Эсперазе располагалась точно в геометрическом центре обеих фигур.

– Есть какие-то соображения по этому поводу? – тихо спросил я у Скэбиса.

– На самом деле я почти все пропустил, – сказал он. – Блевал в сортире. Наверное, что-то съел. В общем, я полудохлый, а мне через сорок минут выступать.

Он был весь белый, что называется, с прозеленью по краям. И через сорок минут ему действительно надо было быть на сцене. Дженни еще с утра объявила Скэбису, что сегодня вечером он выступает в саду «Синего яблока» вместе с местной певицей и клавишником. Она уже договорилась, чтобы в ресторане поставили барабанную установку. Скэбис думал, что она шутит. Я тоже так думал. Но Дженни не шутила, и буквально минут через пять после окончания линкольновского урока геометрии она заехала за Скэбисом в гостиницу, чтобы отвезти его в Ренн-ле-Шато.

Несмотря на измученный вид Скэбиса и на его слабые, хотя и настойчивые возражения, Дженни решительно заявила, что ехать надо. Она заломила ему руку за спину и чуть ли не силой вывела на улицу, подтащила к машине и усадила на переднее сиденье. Мы с Хьюго уселись сзади. Поездка по горному серпантину только усугубила «тошнотное» состояние Скэбиса, а вид радостной Герды, оживленно подпрыгивающей на месте перед входом в «Синее яблоко», словно к ее ногам были приделаны две пружинки, похоже, ускорил неизбежную развязку. Едва Скэбис выбрался из машины, его тут же стошнило – он еле успел отбежать в ближайшие кусты.

На маленькой черной доске у входа в ресторан было написано белым мелом: «Надя и Серж… джаз, блюз, госпел… А также Рэт Скэбис!!!» Скэбис с подозрением покосился на надпись. – Вот он, пик славы: твое имя, увековеченное в меле, – пробормотал он.

Впрочем, Надя и Серж оказались вполне компетентными музыкантами. Серж играл очень прилично, а за долгие годы работы на поприще музыкального журналиста мне доводилось слушать певцов и похуже, чем Надя, – причем таких было если и не подавляюще, но все-таки большинство. Присутствие Скэбиса внесло некоторые коррективы в репертуар музыкальной пары – «спид-джаз, oomph-блюз, дез-госпел», – но в целом все это звучало весьма неплохо. Жители близлежащих домов, однако, не оценили старания исполнителей, и уже через три композиции тамплиер Тони вырубил электричество на сцене, видимо, живо представив, как возмущенные соседи звонят «полицию. Скэбис деланно возмутился, но было вполне очевидно, что он рад такому повороту событий. Между второй и третьей композициями он рывком развернулся на табуретке, и его вырвало на цветочную клумбу.