— Жди, — произнес Давид. — Я уже еду. И ради бога, не предпринимай без меня ничего. Слышишь? Ровным счетом ничего!

— Давид, а где ты был целый день?

В трубке послышался тяжелый вздох.

— Ходил, бродил, думал.

— Один?

— Один.

— И что надумал?

— Аня, я люблю тебя больше всех на свете. И не отдал бы никаким Сергеям. Никогда. Слышишь меня?

— Слышу.

— И я не хочу знать, что было у тебя в прошлом. Главное, что сейчас ты со мной. И мы любим друг друга. Ведь любим?

— Любим. Я тебя очень люблю, Давид!

— И я тебя тоже.

— Ты приедешь?

— Все, жди. Я уже еду.

И Давид отключился. А Аня осталась в гостинице. Впервые за много дней на душе у нее было легко и ясно. Давид ее любит. Он простил ее за то, что она когда-то встречалась с лжецом и психопатом, не сумев разобраться, насколько он может быть опасен для нее лично. И теперь Давид мчится к ней на выручку. Как и полагается настоящему мужчине и преданному мужу.

Лишь одна мысль отравляла бочку меда. Как ни крути, а если у Давида нет алиби на сегодняшний вечер, то им будет очень сложно убедить следствие, что Давид не причастен к смерти Сергея.

Однако даже самые худшие Анькины предположения были очень далеки от действительности. Не успел Давид приехать, как ему объявили, что он арестован.

— Как? За что? Вы не имеете права!

— Имеем!

— На каких основаниях?

— У вас нет алиби. И у вас был очень веский мотив для убийства. Ревность. Но самое главное, что у вас нет никакого даже самого завалящего алиби.

— Но я не убивал!

— Вот и докажите.

— Это вы должны доказать мою вину! — разозлился Давид. — В конце концов, презумпцию невиновности еще никто не отменял.

Ответом ему были саркастические улыбки следователя и оперативников. Похоже, они презумпцию не очень-то блюли. И уж точно считали, что лучшего подозреваемого, чем Давид, им в ближайшее время не найти. А что? Чем не версия? Оскорбленный муж в припадке гнева убивает соперника. Немало поспособствовал этому мнению и рассказ охранника гостиницы, который не далее как прошлым утром наблюдал драку между Давидом и Сергеем.

Прослышав о том, что убит постоялец, этот охранник явился к следователю. И сам лично поведал о вчерашней драке. Вот гад принципиальный! Никто его об этом не просил. И чего сунулся?

— Вот этот субъект нашего-то покойничка изрядно отделал, — рассказывал он, указывая на Давида обвиняющим перстом. — Сам лично видел. Конечно, и ему тоже досталось. Но все-таки именно покойник от него драпал. А не наоборот.

Подруги попытались уточнить тот факт, что покойник драпал вовсе не от Давида, а от проезжавшей мимо патрульной машины. Но их никто не стал даже слушать. Общественное мнение сформировалось не в пользу Давида. После рассказа об утренней драке у следователя практически не осталось сомнений в том, виновен или не виновен Давид. Виновен! Эта мысль отчетливо читалась на физиономиях следователя и его оперативников.

Единственное, что затрудняло им работу, был нож в груди покойника. Этот нож ни сам Давид, ни Робин, ни Аня, ни подруги не желали признать.

— Не мой это нож! — решительно заявил Давид. — Впервые вижу.

— Посмотрите хорошенько! Может быть, вспомните?

— Что вы говорите? Если нож не мой, то зачем мне говорить, что он мой!

— Смотрите! — пригрозил Давиду следователь. — Мы все равно найдем людей, которые вспомнят, что видели этот нож у вас.

— Это не мой нож. И он никогда не был моим. А если вы даже найдете свидетелей, которые подтвердят обратное, то эти люди будут лгать. И я прямо так и заявлю.

Тогда следователь сменил пластинку.

— Может быть, бывая в гостях, вы видели этот нож у кого-то из ваших знакомых?

Этот вопрос был почему-то задан Робину. И тот задумался.

— Вообще-то, рукоятка знакомая, — произнес он наконец.

— Вы знаете, чей это нож?

— Не сам нож. Но такой узор встречается на очень многих ножах в нашем поселке.

— В вашем поселке? В Горской?

— Да. Эти ножи делал один старый мастер. Вернее, он ковал, а сын у него был резчик по кости. И этот узор был одним из его любимых.

— Фамилия и имя мастера! Назовите их нам!

— Бесполезно, — покачал головой Робин. — И он, и его сын давно скончались.

— Убиты?

— Нет, скончались вполне мирно. Старик от старости. Ему было уже за сто лет. А сын по болезни. Но ему тогда уже тоже было за восемьдесят.

— Значит, это очень старый нож?

— Ему может быть и тридцать, и все пятьдесят лет.

Подруги слушали и мотали на ус. Значит, след убийцы снова ведет в Горскую. Нож, которым был убит Сергей, прибыл именно оттуда. А раз так, не рассказать ли следователю о тех событиях, которые имели место в поселке?

— Два убийства в поселке? — не поверил своим ушам следователь. — И еще одно, которое хотя и произошло в Тбилиси, но может быть связано с первыми двумя? Так как убит сын и наследник. Ничего себе! Или вы шутите?

— Разве такими вещами шутят? — возмутилась Аня.

— Не знаю, не знаю. Но все-таки наш покойный молодой человек не был ни родственником первых двух покойников, ни их знакомым.

— Да, не был. Но он был женихом Ани, а Аня — жена Давида. А Давид — племянник покойного дяди Нико.

— Да, еще к тому же Сергей сказал нам, что видел, кто убил дядю Нико и тетю Изольду.

— Видел? В самом деле? Очень интересно. А кто именно убил, он не намекнул вам?

— Нет. Обещал все рассказать при встрече.

— Все ясно. Но убийца его опередил. И рассказать ваш знакомый никому и ничего не сможет, — сокрушенно покачал головой следователь. — Жаль, очень жаль.

— Так вы отпустите моего мужа?

— Рад бы, да не могу. До тех пор, пока мы не выясним, есть или нет его отпечатки на ноже, он останется у нас.

— Отпечатков Давида там быть не может! Это не наш нож!

— А вот это мы и будем выяснять.

— И долго?

— Пока трудно сказать. Постараемся сделать все побыстрей. Вы поймите, нам тоже не интересно держать невиновного человека за решеткой. Но пока мы не докажем, что он не виновен, он останется у нас.

— Крайне порочная практика! — заявила Кира.

— В самом деле, разве можно задерживать человека по одному только подозрению?