Возникает вопрос: почему республиканская партия не может применить такую же тактику в противоборстве с президентами-демократами? Для меня ответ ясен: потому что она никогда не сможет получить в качестве союзника четвёртую ветвь власти – американскую прессу. Даже Клинтон, окружённый судебными исками и расследованиями, смог избегнуть импичмента и удержаться в президентском кресле.

О других и говорить нечего.

Кеннеди и Джонсон были замешаны в покушениях на жизнь иностранных лидеров – пресса практически обошла молчанием эти разоблачения, когда они были сделаны при президенте-республиканце Форде.

При Картере коммунистическая экспансия захватывала страну за страной по всему миру, палестинские и прочие террористы наносили свои удары по свободному миру чуть не каждую неделю, попытка вызволить заложников, захваченных в американском посольстве в Тегеране, кончилась позорным провалом, но всё это никогда не подносилось как результат мягкотелости президента.

Сегодня президент-демократ Обама проталкивает свою кошмарную медицинскую реформу, которая взвалит замаскированный новый налог на самую бедную часть населения, но большинство журналистов, кажется, не замечает оксюморонной нелепости словосочетания «запретим не покупать страховку». Зато сам президент прекрасно отдаёт себе отчёт в могуществе четвёртой ветви власти и уже в первый год своего правления пригласил в Белый дом Боба Вудворда и дал ему длинное интервью, лёгшее потом в очередной бестселлер знаменитого журналиста под названием «Войны Обамы»[171].

Четвёртая ветвь отличается от трёх других тем, что в ней оперируют люди, которых мы не выбираем.

«Как это не выбираете? – возразят мне. – Покупая газету, подписываясь на журнал, включая тот канал телевизора, а не этот, вы голосуете самым убедительным образом: вашим кровным долларом».

Если бы доллар был эквивалентен избирательному бюллетеню, на вершине власти оказались бы таблоиды с их миллионными тиражами. Серьёзная пресса воздействует на умы более тонкими методами. Владея даром красноречия, журналисты легко отбрасывают любые критические отзывы о своей работе. «Если их упрекнут в негативном освещении событий, они заявят, что таков реальный мир. Обвинят в лево-либеральном уклоне – редакторы скажут, что их чаще упрекают за перекос вправо, а также за предвзятость к чёрным или к античёрным, к бизнесу или к защитникам окружающей среды. Если упрёки сыпятся со всех сторон, это лишь свидетельствует о сбалансированном подходе, не так ли? Если скажут, что новости подаются слишком поверхностно и сенсационно, репортёры скажут, что это именно то, чего требует читающая публика»[172].

В античной цивилизации заметную роль играла фигура софиста. Изначально они учили людей искусству красноречия, которое было необходимо для участия в политической и судебной деятельности. Но постепенно это переродилось в искусство словесного трюкачества и демагогии, использовавшихся для того, чтобы в публичных диспутах искажать реальную картину происходящего до неузнаваемости. Существует анекдот: Фемистокла, изгнанного из Афин, спросили, кто сильнее в спортивной борьбе: он или его соперник Перикл? «Не знаю, нам не доводилось бороться, – ответил Фемистокл. – Но если бы случилось и я бы победил, Перикл начал бы говорить, и через пять минут все зрители поверили бы, что победил он».

Современную софистику Томас Соуэлл обозначил термином verbal virtuosity – «словесная виртуозность». Без неё в сегодняшней Америке не может обойтись ни политик, ни адвокат, ни профессор, ни, конечно, журналист.

В предыдущих главах мы рассмотрели, как мелочное регулирование тормозит или парализует деятельность учителей, инженеров, полицейских, строителей, судей, финансистов. Ну, а что можно сказать о журналистах? Неужели за ними нет никакого присмотра? Изредка доводится слышать о предъявлении иска газете за клевету или очернение, но они случаются редко и часто заканчиваются публикацией извинения и символической выплатой потерпевшему одного доллара.

Нет, в общенациональной кампании за тотальное регламентирование всех сторон нашей жизни прессе досталась не роль контролируемых, а роль контролёров. В последние пять десятилетий журналисты сделались контролёрами политиков и предаются этому занятию с несоразмерной страстью и убеждённостью.

В 1973 году перед избранным на второй срок Никсоном стояли судьбоносные для страны проблемы: выход из Вьетнамской войны, развязанной его предшественниками-демократами, ослабление напряжённости в отношениях с двумя термоядерными сверхдержавами – СССР и Китаем, очередной пожар на Ближнем Востоке в связи с начавшейся в октябре войной Судного дня. Но в глазах Боба Вудворда, Карла Бернстайна, их начальницы Кэтрин Грэм и всех остальных «борцов с Уотергейтом» это было в сто раз менее важно, чем вопрос «знал президент или не знал, что его подчинённые занимались незаконным подслушиванием?».

Остаётся загадкой, откуда ещё берутся в Америке смельчаки, согласные вступать на политическое поприще. Быть готовым к тому, что всё твоё прошлое, день за днём и минута за минутой, будет вынесено под свет въедливого и часто враждебного разбирательства, – нужно быть безгрешным святым, чтобы решиться на такое. Сколько достойных, прозорливых, знающих, нужных стране людей остаются за бортом политической жизни из опасения быть забрызганными газетной грязью!

Причём нам ведь известны только те истории, которые были раздуты до уровня скандала. Судья Кларенс Томас не испугался шумихи, поднятой Анитой Хилл, обвинявшей его в сексуальных домогательствах (1991), не снял свою кандидатуру и был утверждён на посту члена Верховного суда. Но, например, в 1993 году Министерство юстиции несколько месяцев оставалось обезглавленным, потому что у кандидаток на пост Генерального прокурора обнаружились «тёмные пятна»: у обеих в какое-то время в доме в качестве нянь служили незаконные иммигрантки. Таких Белый дом даже не решился предложить для утверждения Конгрессом.

Если бы удалось создать комитет из ведущих журналистов и попросить их составить список необходимых свойств и правил поведения, которым должен следовать кандидат на политическую должность в США, что вошло бы туда в первую очередь? Честный, непьющий, хороший семьянин, исправный плательщик налогов, блюдущий в своих речах все заветы «политической корректности», чтущий принципы демократии, защитник окружающей среды, борец с расизмом и религиозной нетерпимостью, и так далее, и так далее, и так далее, вплоть до светящегося нимба над головой.

Но я не уверен, что в этот список попало бы то, что мы договорились обозначать словами «жажда свободы» и «жажда справедливости». Такие иррациональные понятия у современной американской прессы не в ходу.

Исследователь Джеймс Феллоус пишет в своей книге «Сообщая новости»:

«Роль журналиста наделяет человека огромной властью. Недаром прессу называют четвёртой ветвью правительства. Вы можете публично очернить человека, и у него нет возможности адекватно ответить вам. В позитивном плане вы можете расширить понимание публикой реальных проблем. Но слишком часто пресса сводит общественные вопросы к описанию противоборства между различными политиками, к каждому из которых следует относиться с подозрением. Как правило, сегодняшний журналист не подходит к выполнению своих задач с достаточным чувством ответственности, соизмеримым с доставшейся ему властью. И вред от этого распространяется гораздо дальше, чем он способен разглядеть»[173].