Если бы я увидел, что Анна тоже смеется, я бы вышел.

Она не смеялась.

Бассейн был засыпан листьями еще сильнее, чем вчера. И никого не было. Я сел на бортик и поболтал ногами, разгоняя эти листья, когда они разбежались по краям, нырнул. Вода оказалась неожиданно холодной, я замерз, еще не добравшись до дна, оттолкнулся, всплыл, выбрался на сушу. Холодно. Купаться расхотелось. Кувалда так и валялась на дне. Я закутался в полотенце и вернулся в номер.

Скучно. И снова тихо. Я на всякий случай потрогал уши, но уши были холодные. Да и лоб не горячий.

Я не знал, чем заняться. Немного подумал про Анну и этого веселого американца в школе Гагарина. Наверное, друг по переписке из южных штатов, сквайр, потомственный аристократ. Из лучших семей Иллинойса. Потепление отношений, то-се, приехал сюда открывать молодежное отделение ку-клукс-клана. Или зубы полечить. Или студент. Да мало ли дел? Погуляли по старому городу, поели пиццы, а какое, спрашивает, Энни, у вас самое любимое место в Гаване? Школа Гагарина, отвечает Энни. Там, наверное, чудесно, говорит Генри. Или Майкл. Дональд. Давай сгоняем? Бывает.

Почесал руку, хотя не сильно чесалось, ядро вокруг отвердело и точно вглубь погрузилось, вросло в мясо, решился позавтракать.

Завтрак на девятом этаже был как всегда незабываем, народу мало, играли другие музыканты, две скрипки и дудка, думаю, гобой, но аппетита не вызвала даже гуава, выпил два стакана, съел блин, в желудке все свалялось в холодный ком. Кофе не стал пить, и так в голове.

Стал смотреть в окно, в сторону моря, наверное, полчаса смотрел. Все как обычно. Минут через пятнадцать заявилась семья в тельняшках, раньше не замечал их. Новенькие, фотографировали во все стороны и бормотали на непонятном, шведы, что ли. Явились и ждут. Что вот швед может понять в школе Гагарина? Про звездолеты я молчу, ни один звездолет в Швеции за последние шестьсот лет не приземлялся. Хотя нет, Карла XII они вывезли, убив предварительно пуговицей.

Ни мама, ни отец к завтраку не изволили, мне надоело думать про шведов и их незавидную участь, и я отправился разузнать, как там дела у родителей, спустился в родительский номер.

Мама нашлась, лежала на койке и читала сербскую поэзию с голубой обложкой, что-то вроде «Пробушен врх», комета на обложке.

– Все-таки графоманы – чрезвычайно полезные люди, – сказала мама, не отрываясь от «Пробушен врх». – Ничто так не поднимает настроения, как их нестройные гимны. Песни томящихся душ, такая прелесть, такая прелесть… Помнишь, на Рождество в Кислях застряли? Только этим и спасались.

Отец отсутствовал.

– Телик посмотри, – посоветовал я.

– Одну музыку показывают, – сказала мама. – Песни и пляски. И все народные коллективы, мастера маракасов и маримбы. Тоска зверская, в кино, что ли, сходить? Не хочешь?

– И что дают в кино?

– Неделя французского фильма. Тоска зверская. И всё тоска и всё тоска…

– А как «Попутный пес»?

– Что?

– «Попутный пес». Повесть. Ты же пишешь повесть?

Мама поглядела на меня странно.

– Повторяю, никаких повестей я не пишу, – ответила она. – А тебе надо больше гулять. Пойди, погуляй, проветрись немного.

Я и так все время гуляю, но спорить не стал, пошел. «Погуляй», кстати, отличная кличка для собаки, Попутного пса вполне могли звать в детстве Погуляем. А мама… Она стесняется своего «Попутного пса». Как все люди, с младых ногтей занимающиеся литературой, она боится, что ее книга будет недостойна встать на одну полку с великими незабвенными. Я бы на ее месте не стеснялся. Потому что всем плевать. Ну, посмотрят, ну не Пастернак, а кто у нас Пастернак? А если и Пастернак, что мы, Пастернаков не видывали? Зря все эти мамины терзания. Нет, есть шанс, что она ерунду наприсочиняла, но и ерундой никого сейчас не удивишь. И повторениями. И переповторениями. И вообще.

– А отец? – спросил я. – Где с утра?

– Кладбищем впечатлился, – ответила мама.

– Он же там и раньше бывал, – напомнил я.

– Там миллион могил, – сказала мама. – Можно год рассматривать, и каждый раз что-то новое.

– А меня что не взял?

– Так тебя же не добудишься. Отец стучал-стучал, а ты знай храпишь. Он там могилу интересную нашел в виде ковчега… Сто лет тут сидит, а сейчас ему это кладбище вдруг приперлось…

Могилу в виде ковчега нашел.

– Ладно, потом на кладбище сходишь. А сейчас беги, погуляй, у меня, кажется, мысли толкутся…

Беги, Погуляй!

Мама вернулась в упоение «Пробушена врха», а я отправился бродить. Взял на ресепшене карту, девушка странно на меня посмотрела и что-то сказала своей подруге. Поглядел по карте, кладбище находилось недалеко и идти удобно, до конца Прадо, направо, прямо. Решил сходить на кладбище, потом к Анне.

Возле Капитолия меня подстерег вчерашний таксист, я хотел пешком, но он тащился рядом, гудел в клаксон и приглашал в путешествие. Метров через сто он меня утомил, и я согласился. Таксист обрадовался, что я на Колон, и стал врать, что когда на Кубу приезжал папа римский, он, таксист, каждый день возил на кладбище кардиналов, удивительно жадные были мужики. А потом переключился на рассказы, как он, несчастный, живет в трудах с раннего утра до позднего вечера, что у него сто пятьдесят детей по лавкам есть просят и плачут, плачут. Думаю, что дальше он бы рассказал про то, как его мать торгует раскрашенными морскими ежами и этими же нераскупленными ежами питается, можно сказать, гложет ежиные кости, а потом пускает их на перевар.

Таксист остановился перед входом на кладбище и сказал, что это лучшее кладбище во всем мире, сюда пациентов психиатрических клиник на экскурсии водят, и многим легче. А если войти спиной во все три арки, то проживешь дольше положенного на три года. Сдачи у него не нашлось.

Вход был бесплатный, но вокруг болтались парни, продававшие за кук открытки с могильными видами и с видами знаменитостей, посетивших Колон, Леонардо Ди Каприо, Мэрил Стрип, Рианна были тут. Сделал лицо «я живу здесь два месяца», чем распугал барыжек, а потом вернулся и купил открытку с выразительной могилой, с одноногим ангелом. Пошлю Великановой, пусть ушибется.

Подъехал автобус, выпустил толпу, она меня зацепила и все-таки заволокла на кладбище, так что я немного побродил среди могил. Отца не заметил, наверное, он заглянул в один из гостеприимных склепов. Понятно. Понятно, почему сюда водят психов. Кладбище Колон было слишком светлое и слишком белое, точно не кладбище людей, а инопланетян. И не сейчас их хоронили, а в прошлом веке, в годы сердитого солнца, а сейчас от этих инопланетян в склепах остались кривые хитиновые клешни и пупырчатые панцири, давно спрессовавшиеся в мел, если достать все эти кости и хорошенько обжечь, получится неплохая сода. А может, их сородичи вывезли отсюда, потихонечку так, по ночам, чтобы никто не заметил… Из пришельцев сода всегда первого сорта получается, такая сода им самим нужна. Непонятно, где тут миллион захоронений, территория, кажется, не так уж и велика. Хотя не исключено, что тут хоронят друг над другом.