Мод, вздрогнув, взглянула удивленно.

– Но… Это же совсем другое дело! Вы все правильно говорите, Рич. Так и будет! Может, если нам обоим очень повезет, мы сможем увидеть своими глазами…

Табак горчил, я вновь ругнул себя за элементарную лень. Давно хочу сменить папиросы, но каждый раз в табачной лавке прошу у продавца все ту же «Фортуну». Но, может, дело вовсе не в лени, а в нежелании расставаться с еще одной привычкой? Терять пусть малую, но часть самого себя?

– Я видел, Мод. Первый космический аппарат с человеком на борту летал всего один час, утром, зато второй – целые сутки. Это было на Кавказе, в маленьком поселке Джугба. Небо, поздний вечер, склон горы – и огромная желтая звезда. Потом я наблюдал спутники в ночном небе сотни раз, их стало очень много. И с теми, кто в космос летал, знаком, даже побывал в Центре подготовки небесных пилотов. Есть у меня хороший приятель, Антон Первушин, писатель, со многими космонавтами знаком, он все и устроил.

Она молчала, чуть приоткрыв рот. Заметив мой взгляд, спохватилась, улыбнулась чуть растерянно.

– Рич! Иногда вас страшно слушать. Страшно – и здорово. Вы правы – это и есть Будущее.

Я помотал головой.

– Не спешите… Тогда же люди вплотную подошли к границам еще одного Космоса – Ноосферы, той самой, о которой впервые написал Вернадский. Космос – это мириады небесных тел, Ноосфера – мириады миров, ответвлений единого Мультиверса, преломленных в человеческом сознании. Хью Эверетт смог объяснить, почему эти миры существуют, Джек Саргатти научился их создавать, Джеймс Грант открыл дорогу в Гипносферу и попытался сделать человека бессмертным. В моем мире все это реальность, Мод. И я, гость с иной ветви Мультиверса – тоже реальность.

В бутылке оставалось еще чуть больше половины. Я хотел налить, протянул руку. Отдернул.

– Кстати, у себя дома я абсолютный трезвенник… А сейчас я буду излагать крайне неприятные вещи. Для себя – и, возможно, для вас. Век кончился, наступил новый. И ничего не сбылось! Люди так и остались на пороге Космоса, не пошли дальше. Одна орбитальная станция на всю планету и спутники-шпионы. Ни Марса, ни Венеры. Луну, и ту забыли… От Ноосферы же просто отвернулись, и обывателям, и Большой Науке эти исследования оказались просто ни к чему. Америку открыли, Мод, но даже поленились нанести на карты. Зачем я все это рассказываю? Затем же, зачем перевел книгу. Вдруг в этом мире люди более любопытны? Я кое-что написал для вашего руководства. Сталин не признает мистики, однако Ноосфера – не мистика, а самый суровый материализм. В моем мире Человечество так и не перешагнуло порог. Вдруг здесь получится?

Мод слушала молча, курила. Налитую рюмку отодвинула в сторону, посмотрела странно.

– Рич, мой вам совет… Если станут говорить, что вы больны, соглашайтесь, не спорьте. Особенно когда разговор будет по-русски и под протокол. Шизофреника ждет Казанская спецлечебница, оттуда редко возвращаются, но там все-таки живут. А вдруг вам поверят? Да-да, поверят, что вы действительно из иного мира? Вы ведь и в самом деле очень убедительны.

– Вы о чем? – не понял я. – Исследования Ноосферы невозможно использовать в военном деле. Американцы потратили много лет на проект «Монхаук», мобилизовали самого Саргатти…

Ярко накрашенные губы дернулись, недобро блеснули глаза.

– Я не о науке, я о вас. Первое, что скажут вам, если поверят…

– «Колись, сука!» – кивнул я. – «Задание, явки, пароли, как перешел границу между мирами?» Что еще? Ах, да! «У нас и не такие бобры кололись, падла белогвардейская!» Не дождетесь, Мод. Я, знаете, от бабушки ушел, от дедушки ушел, и от волка тоже.

– Был там еще один персонаж.

Встала, повела плечами. Улыбнулась.

– У вас есть странная привычка, Рич. Стоит вам немного выпить, и вас тянет на песни. А поете всякую дрянь, слушать противно. Как вы еще всех своих женщин не распугали?

– Спойте сами, – усмехнулся я. – Что-нибудь профессиональное. «Наша служба и опасна и трунд-д-ндна!..»

Синий шелк словно сам собой соскользнул с плеч, пальцы коснулись витого пояска. Женщина шагнула вперед, поглядела прямо в глаза.

Милый мой строен и высок,

Милый мой ласков и жесток,

Больно хлещет шелковый шнурок.

Я лишь рот успел раскрыть. Мод была уже рядом, пальцы легко дотронулись до моих губ.

Разве в том была моя вина,

Что казалась жизнь мрачнее сна,

Что я счастье выпила до дна?

В глаза ударил свет люстры – три изрядно запыленные лампочки. Удар под коленку, толчок в затылок – и скользкий шелк пояса-удавки на горле. Я захрипел, дернул рукой… Слегка отпустило, и я сумел поймать губами клочок горячего воздуха.

Ее лицо было совсем близко. Незнакомые чужие глаза, равнодушный, чуть насмешливый взгляд.

Потом, когда судьи меня спросили:

«Этот шнурок ему вы подарили?» —

Ответила я, вспоминая:

«Не помню, не помню, не знаю!»

Шелк соскользнул с горла. Я попытался приподняться, но Мод покачала головой:

– Сначала выслушайте. Это могу быть я, это может быть ваш лучший друг, нищий-араб на улице, патрульный полицейский. Вы даже ничего не успеете сообразить, Рич. Очнетесь уже в кабинете на Лубянке. И всё!

Она запахнула халат, присела на кровать, я же по-прежнему смотрел в потолок. Желтый электрический огонь потускнел, потерял краски. Серо-черный мир…

– Мужчины носят шляпы, пьют коньяк и много курят, – проговорил я, пытаясь не хрипеть. – Женщины красивы, идеально причесаны, предпочитают плащи с широкими плечами – и предают при первой возможности. Счастливого финала нет и не может быть по определению. Нуар, Мод, Нуар!..

Она отвернулась, дрогнула плечами.

– Мне уйти?

Я провел ладонью по горлу, улыбнулся.

– Зачем? Никто никого не обидел. Все так и есть. Я – шпион и убийца, вы тоже. Вы расплачиваетесь телом, я – душой, но разницы особой нет. Каждый из нас попытается предать партнера, но заплатят всем поровну. У расстрельной стенки мы вспомним друг о друге – и улыбнемся в последний раз.

– Тогда… Тогда потушите свет.

Лицо… Незнакомое, молодое, слегка растерянное. Закушенные губы, застывшие, словно вмерзшие в лед глаза.

Почему он здесь? И где это – здесь?

Страх был рядом, совсем близко, стоял на пороге, дышал в затылок… Он удивился, попытался понять и вдруг вспомнил, что спит. Страшный сон, не больше, не меньше. Как в детстве, когда его пугали высокие волны и черные кресты на кладбище.

На миг стало легче, он давно уже не боялся снов. Страх надо оставить в стороне, как безмолвную черную тень у порога. Главное – не подпустить ближе, не дать дотронуться, помутить разум. Сон – всего лишь разговор человека с самим собой, наши призраки – это мы сами, нелепо бояться отражения в зеркале.