Лиза помнит, как маленький, на голову ниже Егора незнакомец обнимает его за шею, словно вот-вот поцелует, а потом сгибает руку в локте и делает шаг назад. Как Егор покорно склоняется, опускает плечи и тащится, придушенный, за своим немногословным мучителем, неровно ставит ногу, промахиваясь мимо бетонного бордюра, и продолжает говорить, и улыбается – невыносимо, искательно. Я заеду, говорит он, вы скажите Иссе, я завтра заеду обязательно, месяц же не прошел, не прошел еще месяц, мне просто нужно время, у нас квартира трехкомнатная, дача, сразу ведь не продашь, надо покупателей найти, вы скажите ему, я же не прячусь, я здесь, честное слово, я не прячусь.

Лиза помнит, как второй бородач коротко, без замаха бьет Егора кулаком в живот (который она целовала, к которому прижимала горячую щеку) и как Егор охает, захлебываясь словами, но, едва поймав дыхание, снова начинает обещать, убеждать и улыбаться, словно боится, что стоит ему только замолчать, и черта будет пройдена. Сдвинется незримая граница. Пока он не просит пощады, пока у него есть силы притворяться, что эта встреча у подъезда безобидна, не случится ничего непоправимого.

Он уже прижат спиной к грязно-белому борту своей машины, длинное кашемировое пальто испачкано, губы разбиты. Мальчики с волчьими улыбками весело, равнодушно работают локтями, невидимая Лиза замерла на своем тротуаре и смотрит – пассивно и тупо, словно из-под воды. Исса сказал, машину отдай, предлагает один из бородачей. Да, радостно говорит Егор, выдувая некрупный кровавый пузырь. Да, конечно! Роется в карманах, вытаскивает связку ключей.

Распахивается тяжелая подъездная дверь, визжат возвратные пружины, и худой, неодетый Егоров папа бежит, оскальзываясь по раннему апрельскому льду. Лиза завороженно глядит ему под ноги, видит тапочки без задников и бледные костистые щиколотки. А ну, кричит папа. А ну, я сказал! В правой руке у него маленький домашний молоток. Легкий, с захватанной деревянной ручкой.

Егор поднимает глаза, морщит лицо и зовет жалобно и по-детски: пап! И роняет ключи от «мерседеса» в жидкую весеннюю слякоть. Один из волчьих бородачей оборачивается спокойно, безо всякой срочности, затем наклоняется, чтобы подобрать связку.

В эту самую секунду Лиза лишается восторга.

А из подъезда в холодный апрельский полдень уже выбрасывается, как рыба на берег, низенькая и круглая Егорова мама, вооруженная одним только голосом: Егор, Егорушка! Я милицию вызвала!

Смуглые мальчики насмешливо хлопают автомобильными дверцами. Измученный Егор падает на руки родителям.

Глядя вслед неспешно отъезжающему «мерседесу», Лиза думает о сумке с продуктами, лежащей на заднем сидении (в ней бананы, курага и куриная печенка).

Через полторы недели Иссу и четверых его племянников расстреляют прямо на выходе из автосалона, и над стеклянным входом очень скоро появится новая вывеска, отражающая чаяния его следующих хозяев. Еще через месяц в положенный срок Лиза родит своего младенца, чье появление на свет, разумеется, невозможно отменить по такому незначительному поводу, как восторг, которого она больше не чувствует.

В конце концов, это не единственная пропажа. Вместе со сгинувшим Иссой растворяется и страшный Егоров долг, который некому теперь возвращать, и его шальные заработки. И вредное, ненужное чувство превосходства над собственным отцом, которое так его мучило. С облегчением Егор – снова мальчик и сын – скатывается назад, в безопасную юность. Восстанавливается на юрфаке, получает красный диплом и с тех пор никогда больше, ни единого раза в жизни не полагается на шальной ненадежный фарт. Не рискует и следующие десять лет живет осторожно и скучно, отказываясь от дюжины восхитительных авантюр, в результате которых его непуганые ровесники то стремительно богатеют, то исчезают бесследно (а чаще всего проделывают сначала первое, затем второе).

Со временем Егор (и это ясно им обоим) исполнит все, что обещал когда-то юной своей жене, просто это займет чуть больше времени. А пока они живут со своим первенцем в квартире Лизиной мамы, успешно отвлекая ее от коньяка. Бегают на лекции, ловят случайные заработки. Ездят большой компанией дикарями в Судак, весело пьют дешевый крымский портвейн. Пьяные, безденежные и молодые, они сидят ночью на пляже, на влажном песке, с волосами, хрустящими от невымытой соли, и заглядывают в глаза огромным южным звездам, и придумывают свои долгие и прекрасные будущие жизни.

И Таня, двадцатилетняя, еще любимая Петей, еще ничего не потерявшая, ложится на спину и разбрасывает руки. Я такую напишу книгу, говорит она. Не сейчас, попозже, лет через пять. Вы представить не можете, какая это будет история. Огромная, на тысячу страниц. Обо всем. Вы будете читать и рыдать как дети. Закрыв лицо руками. Все будут рыдать. А ты, Вадька, потом снимешь по ней кино.

Вадик смеется и шарит руками по песку, ищет зарытую бутылку «Массандры», а Петя улыбается в темноте, и прикуривает две сигареты, и кусает Таню за маленькое нежное ухо.

Смотрите, главное, чтобы там была для меня роль, говорит Соня, в этом вашем шедевре. Без меня вам «Оскара» не дадут.

Да куплю я тебе твоего «Оскара», гудит Ваня и кладет ей на худое черное плечо горячую ладонь. Оскар-шмоскар. Дурак, бормочет Соня нежно. Ты ведь понятия не имеешь, что такое «Оскар», ну скажи, Ванечка? Да без разницы, отвечает Ваня и гладит птичьи хрупкие ключицы под тонкой кожей. Ты пальцем покажешь, и я куплю.

А у меня будет четверо детей, говорит Маша. Или пятеро. И красивый муж. Мы будем жить в огромном доме и заведем кота. И собаку. И еще лошадь. Я ужасно хочу лошадь.

Анжелика и лошадь, смеется Соня и обнимает Машу за плечи, стряхивает жадную Ванину ладонь. Машка, ну зачем тебе пятеро детей? Что это вообще за мечта такая – дети?

Я построю тебе дом, шепчет Егор Лизе на ухо, и никто, кроме жены, не слышит его. Красивый большой дом. С садом, чердаком и винным погребом. Дай мне еще пять лет, еще пять, и я построю. Лизина кожа пахнет солнцем, йодом и солью. С минуту она неподвижно, молча лежит на спине, потом поворачивает к нему темное лицо и смотрит без улыбки, без нежности. Смотри, говорит она так же тихо, почти беззвучно. Ты обещал.

– Ты, сука, – смирно, вполголоса говорит Егор и возвращается наконец на свой остывший высокий стул. Складывает перед собой руки, одну ладонь на другую, склоняет голову. Он замирает и со стороны выглядит так, словно сдался и не скажет больше ни слова, и только Лизе кажется похожим на спортсмена перед стартом. На боксера в углу ринга в перерыве между раундами. Как и боксерские матчи, семейные ссоры длятся дольше, чем может выдержать человек, и отнимают все силы. Тем более что соперники – всегда одни и те же двое, так что им нет нужды продумывать стратегию схватки, изучать технику друг друга. План боя известен заранее. Уязвимые места подсвечены красным. За спиной у каждого из двоих, составляющих пару, постепенно накапливается и пухнет целый арсенал оружия, которое можно снимать с крючков в любом порядке. Которое всегда под рукой. Десяток-другой лет вместе гарантированно обеспечивают обоим бесконечные боеприпасы; болевые приемы отточены и доведены до совершенства.