После того, как молодые люди оплатили покупки и вышли, собственная лавка показалась Гумберту Проппу и тёмной, и тесной, а перед глазами промелькнула вереница будущих однообразных дней, складывающихся в годы и десятилетия. Ему вдруг примерещилось, что безголовые манекены, одетые в сюртуки, пиджаки и пальто, образовали тесный круг и придвинулись к нему ближе, чем были утром. И привычная тоска вновь захватила бы Гумберта Проппа, если бы не золотистый картонный прямоугольник в его руке, на котором под именем «Имоджен Прайс, певица, актриса романтического жанра» изгибались чёрные буквы, сообщавшие: «В скором времени одной очень талантливой театральной труппе понадобится костюмер. Подумайте об этом, мистер Пропп, и, как только будете готовы, пишите по адресу 23, Монтегю-плейс, Блумсбери».

На дознание, проходившее в здании суда, Оливия пробралась никем не замеченной и села в самом углу, рядом с пожилым джентльменом в старомодном котелке и траченном молью вязаном жилете. Со своего места она видела только спины членов семьи Понглтон и лица нескольких скучающих присяжных из числа достойнейших деревенских жителей.

Всё прошло быстро и, как ей показалось, бездушно. Присутствующие вяло переговаривались между собой, время от времени прикрывая ладошками рты, чтобы скрыть зевоту, а один джентльмен даже подрёмывал, склонив седовласую голову на плечо и уютно присвистывая.

Коронер на основании показаний доктора Мэтьюсона заключил, что смерть леди Элспет наступила в результате скоротечного сердечного припадка, и это удовлетворило всех присутствующих и поставило точку в расследовании Гордона Грумса, но ничуть не убедило Оливию. Сразу после оглашения вердикта она выскользнула из дверей и быстрыми шагами отправилась к «Розе и короне».

Прошло уже два дня, как Оливия отнесла на почту письмо, адресованное Джорджу Понглтону, и отсутствие ответа на него начинало её тревожить, поэтому, когда Айви вручила ей письмо из Мэдлингтон-Касл, сердце её забилось чаще. Прочитав послание на ходу (она с трудом разобрала мелкий бисерный почерк и каким-то шестым чувством догадалась, что письмо написано не Джорджем, а Викторией), Оливия вихрем взлетела по лестнице, даже не обратив внимания на то, что ободрала мысок туфельки о торчавший из ступеньки гвоздь, и забарабанила в дверь комнаты, где жил Филипп.

После долгой паузы брат, недовольный таким бурным вторжением, появился на пороге. За его спиной Оливия увидела мисс Прайс, сидевшую на краешке диване с невинным выражением на ярко-накрашенном лице.

– Олив, что стряслось? – не слишком любезно буркнул Филипп. – Мы с Имоджен проходим сложную сцену её монолога Гекаты. Признаться честно, ты слегка не вовремя.

И слова брата, и тон, каким они были произнесены, больно царапнули Оливию, но виду она не подала. Пройдя в комнату (значительно более скромно обставленную, чем её собственный номер, и с окнами, выходившими во внутренний двор), она торжествующе помахала письмом и объявила:

– Сработало! Нас троих ждут в поместье к завтрашнему ланчу и даже: «…будут счастливы, если мистер и мисс Адамсон, а также баронесса фон Мюффлинг смогут насладиться гостеприимством Мэдлингтон-Касл и примут приглашение остаться на пару дней» – зачитала она цитату из письма.

Имоджен Прайс широко раскрыла глаза:

– Но это же великолепно! Это даже лучше того, на что мы рассчитывали! И Филипп уже почти сносно изображает американского фабриканта. Он даже научился курить манильские сигары, что мы купили в Лидсе, и начал неплохо разбираться в биржевых сводках.

– Ужасающая гадость, между прочим, – скривился Филипп. – Это я про сигары. Если я охрипну на всю жизнь, то это будет на твоей совести.

– Несколько сигар не заставят тебя охрипнуть, – отмахнулась Оливия. – Меня больше волнует, примут ли мисс Прайс за баронессу фон Мюффлинг. Уж не знаю, насколько немецкие девушки отличаются от нас, англичанок, но, судя по карикатурам в газетах… Да и принадлежность к театральному миру скрыть не так уж просто. К тому же Джордж и Виктория якшаются с чернорубашечниками Мосли и могут быть близко знакомы с аристократическими семьями из Германии.

Имоджен Прайс в ответ на эти слова загадочно улыбнулась и отвернулась к окну. Перемена в ней произошла молниеносно – в следующее мгновение девушка, повернувшаяся к близнецам, ничем, кроме одежды и причёски, не напоминала артистичную и легкомысленную мисс Прайс. Перед Филиппом и Оливией предстала молодая особа с горделивой осанкой, строгим, бескомпромиссным взглядом чуть исподлобья и крайне серьёзным выражением лица.

Губы её были плотно сжаты, челюсть слегка выдвинута вперёд, отчего вокруг рта обозначились вертикальные морщинки, свойственные людям с характером суровым и неуживчивым. Даже изящная субтильная фигура мисс Прайс из-за выбранной ею позы показалась угловатой и несколько непропорциональной – словно руки её удлинились, а ноги, наоборот, стали короче.

Голосом глухим и лишённым тёплых обертонов она произнесла, приподняв левую бровь:

– Ставлю вас в известность, мисс Адамсон, что я, баронесса Хелена Ангелика фон Мюффлинг, путешествующая инкогнито, не привыкла выслушивать подобные речи. Когда я была ещё юной фройляйн, то часто бывала в Англии, и англичане всегда были любезны со мной. Ваши намёки не только смехотворны, но и вредны, ведь в политических кругах моя семья по-прежнему имеет значительный вес.

Произнеся свою отповедь с лёгким акцентом и глядя при этом Оливии прямо в глаза, Имоджен Прайс пересекла комнату решительной походкой и покинула импровизированную сцену.

Филипп, восхищённо присвистнув, с гордостью сказал сестре:

– Говорил я тебе, что мисс Прайс – сокровище? И это ты ещё не видела, как она представляет королеву Титанию! Попомни мои слова: через два или три года её имя будет на всех театральных афишах Лондона и Нью-Йорка.

***

После похорон леди Элспет Анна долго не могла избавиться от навязчивого запаха розмарина. Он преследовал её всюду – и в кухне, и в столовой, и в собственной комнате под самой крышей. Как она ни тёрла руки щелочным мылом для стирки, всё равно ощущала едкий смолистый аромат, который витал по всему дому.

Похороны, по настоянию Джорджа и Виктории, были закрытыми, хотя желающих проститься с леди Элспет нашлось бы предостаточно. Присутствовали только члены семьи, Оскар Финч и немногочисленные слуги – дворецкий Хигнетт, кухарка миссис Вайсли и Анна, стоявшие в стороне с приколотыми к шляпным лентам веточками розмарина и молитвенниками в руках. Больше всех, казалось, о безвременной кончине леди Элспет скорбел викарий, разразившийся пространной речью о Царстве Божием, верблюдах и тесноте небесных врат.

После церемонии Виктория Понглтон, с недавних пор морщившаяся всякий раз, когда ей приходилось обращаться к Анне, отдала приказание подготовить три комнаты для гостей. Каково же было удивление горничной, когда выяснилось, что этими самыми гостями будут Оливия Адамсон с братом и немецкая баронесса.