— Это так важно именно сейчас? Это же было черт знает как давно.

— Да. Очень.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга — он, стоя на ковре посреди комнаты, она в белом велюровом кресле. Да, определенно упрямство надо измерять в Ингах Дубининых.

— Хорошо, — Павел прошел к бару, достал бутылку виски и пару бокалов, налил в них примерно по трети и протянул один Инге.

— Это чай? — она покачала темно-коричневую жидкость.

— Почти.

Инга понюхала содержимое стакана, поморщилась.

— Могу заказать тебе настоящий чай, — предложил Павел.

Инга покачала головой.

— Не хочу, чтобы кто-то сюда приходил. А я за рулем… — покрутила бокал задумчиво. А потом одним духом ополовинила его. Поморщилась, подышала часто носом. — Все, теперь не за рулем. Рассказывай.

Свою порцию анестезии Павел выпил полностью. И вернулся мыслями в прошлое. Которое так старательно старался не вспоминать.

***

Внешностью Павел пошел в мать, а характером — в отца. Отец, слесарь-киповец с золотыми руками был на прекрасном счету на заводе, ценим руководством и не обижен материальными благами. Но, помимо технического образования и золотых рук, у Валерия Мороза имелась еще и хозяйственная сметка. Умел он устроиться в жизни. И сумел вовремя сориентироваться и урвать от жизни жирный кусок в тот переломный момент, в который в большой стране когда-то народное общее государственное начало вдруг резко становиться частным.

Пашка помнил времена, когда они были обыкновенной семьей, жили в двухкомнатной хрущевке-трамвайчике. А потом — словно по мановению волшебной палочки все изменилось. И появились деньги, большие деньги. Был отстроен загородный дом. Мать ушла из ателье, где работала, и принялась обустраивать новое жилье. Пашка получил все, о чем он раньше мог только мечтать. Первый компьютер, собственная огромная комната и собственный персональный спортзал. Наконец-то стало возможным завести собаку, как давно просил. Первые поездки за границу с родителями. Новая модная гимназия.

Паша воспринимал поначалу это как какое-то чудо, потом привык. Быстро привык к жизни мальчика из богатой семьи. К машине, которая отвозит в школу. К ощущению себя человеком высшего сорта. Так прошло семь лет его жизни. А потом все мгновенно рухнуло.

Павлу было трудно понять, что стало причиной — в конце концов, он был всего лишь подростком, который ловил кайф от жизни и не стремился вдаваться во взрослые дела. Кому отец перешел дорогу, с кем и что не поделил, кому помешал или не уступил дорогу — Паша не узнает никогда. А может быть, для роли полукриминального нувориша — нового русского — у Валерия Мороза было слишком много порядочности. Правду узнать теперь попросту невозможно. Следствие замяли, тогда таких расстрелов и поджогов было столько, что никого не удивить, хотя эпоха криминального беспредела уже все же шла на убыль.

Павел редко вспоминал то, что случилось, когда он экстренно вернулся из «Артека». Закрыл, спрятал, похоронил те воспоминания. Но эта была та точка, с которой его жизнь пошла совсем по другому пути. И какие-то вещи он тогда четко понял.

Понял, что ему крупно повезло в жизни. Не раз повезло. И даже не два.

По какому-то капризу памяти в голове прочно осела фраза из протокола судмедэкспертов, которую он каким-то непонятным образом услышал — наверное, от кого-то из взрослых: «причина смерти — огнестрельное ранение». Это значило, что их сначала убили, а потом только подожгли дом. Значит, они не сгорели заживо — его родители. Повезло.

Повезло, что он сам в это время был в другом месте. Павел не испытывал ни малейших иллюзий — окажись он тогда не в «Артеке», а дома — в загородном коттедже нашли бы не три, а четыре обгорелых трупа — три человеческих и один — собачий. Повезло.

Повезло, что в детский дом он попал, когда ему было уже пятнадцать. Уже что-то о жизни узнавший, понявший и резко вдруг повзрослевший. Родственников у Павла, как оказалось, не оказалось. Родня матери — она там, на территории когда-то бывшей союзной республики, а теперь это другое государство. Из родни отца — его сестра, Пашина тетка. «Тебе там лучше будет, Паша, — она говорила, не глядя ему в глаза. — Государство у нас богатое, вырастит тебя. Воспитают, человеком сделают». Тетка испугалась, — Паша это тогда отчетливо понял. Правда, став взрослым, он так и не смог понять, было ли там чего бояться. Неужели он, пятнадцатилетний сирота, мог представлять какой-то интерес для тех, кто убил его родителей, неужели его могли подозревать в мести? Вот Паша себя не подозревал, он с детства реально смотрел на вещи. Как бы то ни было, в пятнадцать лет его приняла в себя государственная воспитательная система. И не смогла сломать. Как раз потому, что было уже пятнадцать. И Павел смог дать отпор, постоять за себя, не позволить системе опустить на дно домашнего мальчика Пашу. Хватило сил — и моральных, и физических. Повезло.

И повезло, что он пацаном родился, а не девчонкой. Девчонку б сожрали. Что происходит с девочками в детском доме, Паша насмотрелся. Так, что забыть потом долго не мог. И групповые потрахушки, и аборты каждый месяц.

А он в учебу ударился. Отчетливо понимая, что это его единственный шанс вырваться оттуда, куда он попал. А такое слово Паша себе дал в первую же ночь в детском доме.

Поскольку учебного рвения среди большинства воспитанников не наблюдалось, Паша быстро стал любимцем педагогов. По крайней мере, тех, в ком осталось еще что-то человеческое. Особенно Павел был благодарен учительнице физики, Наталье Михайловне, которая смогла вложить в Пашину голову основы своего крайне непростого предмета. Именно по ее советам и даже настоянию Паша и поступил в физтех, воспользовавшись своими социальными льготами.

Однако льготы не помогли в обучении. Физтех был Паше реально не по мозгам — ну, или по мозгам, но с громадным скрипом. Но тут помогли таланты, унаследованные Павлом от отца. Те самые: хозяйственная сметка и организаторские способности. Он жил в общежитии в одной комнате с двумя очень умными ребятами — и бессменно был дежурным по комнате, драил полы, готовил еду и даже стирал белье. А ему за это делали лабы и курсовые. Он же был и бессменным старостой группы — и это тоже помогало держаться на плаву. Не завалил ни одной сессии, лишь в один семестр остался без стипендии — хотя сколько той стипендии, но и то деньги. Потом начал подрабатывать, и даже по специальности. И как-то жизнь стала выправляться, и Паша ощутил уверенность, что вот так, шаг за шагом, но он выберется, выбьется снова в люди, наверх, с того дна, куда его скинула чья-то злая воля.

А потом в его жизни появилась Алена.

Познакомились они на студенческой вечеринке. В то время Паша был еще достаточно наивен во многих вопросах. И не понимал, что джинсы на девушке — не просто джинсы, а от Гуччи. И камушки в сережках и колечках — не просто блестят, а бриллианты. Откуда ему было все это знать? Для него это была просто симпатичная девчонка, которая на него запала. Цену своей внешности Паша понял еще подростком, и пользовался этим напропалую. Не в меркантильном смысле, конечно. Но дать насытиться молодому здоровому либидо без лишних проблем и усилий — почему бы и нет?