Женщина натянула поводья и развернула коня.

– Чья эта лошадь? – требовательно спросила она голосом, который, по мнению Даглесс, мог покорить любого мужчину: низким, гортанным, хрипловатым и сильным. Судя по всему, это прапрапрапра… и так далее внучка Арабеллы-на-столе. Даглесс, как всегда, везло.

– Николаса Стаффорда, – пояснила она.

Женщина побледнела, отчего губы показались еще краснее, а глаза – темнее.

– Если это шутка, то весьма неудачная, – процедила она, злобно уставясь на Даглесс.

– Потомка того Николаса Стаффорда, если вы об этом, – добавила Даглесс, пытаясь представить, как отреагировала бы американская семья, если бы при них кто-то упомянул имя предка, жившего во времена Елизаветы. Наверняка не поняли бы, о ком она толкует. Зато эти люди вели себя так, словно Николас отсутствовал всего лишь пару лет.

Женщина ловко спрыгнула на землю и бросила Даглесс поводья.

– Займись ею, – велела она, направляясь к дому.

– Я бы на это не рассчитывала, – пробормотала Даглесс. Теперь она держала уже трех лошадей, две из которых были довольно устрашающего вида. Не смея взглянуть на лошадей, она продолжала шагать к конюшням.

Пожилой мужчина, сидевший на солнышке с кружкой чаю и газетой, едва не поперхнулся при виде такого зрелища.

– Спокойно, мисс, – предупредил он, медленно поднимаясь. – Не шевелитесь, и я возьму у вас обоих.

Даглесс не смела дышать. Мужчина направился к ней скользящей, сторожкой походкой, словно новичок-укротитель, идущий в клетку к раненому тигру. Ему удалось увести лошадь Арабеллы в стойло, после чего он вернулся и повторил ту же процедуру с жеребцом Николаса.

Вернувшись во второй раз, он снял кепку и вытер пот со лба.

– Как это у вас оказались сразу и лошадь леди Арабеллы, и Сахар?

– Сахар?

– Жеребец из конюшен Деннисона.

– Сахар. Потрясающая шутка. Его следовало бы назвать Врагом народа. Так это и есть леди Арабелла? – спросила она, оглядываясь на дом и делая вид, будто не догадывалась, кто это. – Так как мне попасть в дом? Я должна… помогать.

Мужчина с сомнением оглядел Даглесс. Девушка поняла, что американская одежда и акцент работают против нее.

– Вон та дверь ведет на кухню.

Даглесс отдала ему поводья своей мирной кобылки, поблагодарила и отошла, мятежно бормоча себе под нос:

– Дверь на кухню. Может, сделать реверанс перед кухаркой? И спросить, нет ли места судомойки?

Она постучала. Ей открыл незнакомый мужчина, и когда Даглесс спросила о Николасе, повел ее в кухню, просторную комнату, оснащенную новейшей кухонной техникой. Но в самом центре красовался гигантский стол, который, возможно, был здесь со времен Вильгельма Завоевателя. Все пятеро поваров на секунду бросили работу и уставились на нее.

– Просто прохожу мимо, – заверила она. – Мой… э… наниматель… я ему… э… нужна.

Даглесс слабо улыбнулась. Жаль, что она намеревается прикончить этого самого нанимателя!

Мужчина, за которым она шла, молча провел ее через несколько кладовых, где все присутствующие сразу же оставляли свои занятия и глазели на нее, как на инопланетянку. Ничего, когда она покончит с Николасом, тот пожалеет, что его не казнили!

Мужчина остановился только в большом круглом зале, увешанном портретами, с великолепными лестницами по обеим сторонам, где лорд Хейрвуд, Николас и неотразимая леди Арабелла оживленно беседовали, как давние друзья.

Арабелла, если это было возможно, выглядела еще лучше, чем во дворе, и практически пожирала Николаса своими прекрасными глазами.

– А, вот и ты, – обронил Николас с таким видом, словно она поглощала весь воздух в комнате, не давая дышать остальным. – Мой секретарь всегда рядом со мной.

– С вами? – удивилась Арабелла, надменно взирая на Даглесс. В эту минуту девушка отчетливо поняла, что должен чувствовать виноград, превращаясь в изюм.

– Ей нужно приготовить комнату, – пояснил Николас, улыбаясь.

– Думаю, мы найдем ей место, – пообещала Арабелла.

– Где? В уплотнителе отходов? – буркнула Даглесс себе под нос.

Николас больно сжал ее плечо.

– Американка, – пожал он плечами, словно это все объясняло. – Мы будем к чаю.

И не успела Даглесс опомниться, как он вытолкнул ее за дверь. Похоже, он точно знал, где находятся конюшни, потому что направился прямо туда. Даглесс почти бежала, чтобы не отстать. Ничего не скажешь, в росте пять футов три дюйма было нечто крайне невыгодное.

– Что ты наделал? – допытывалась она. – Мы остаемся здесь на уик-энд? Надеюсь, ты не сказал им, что явился из шестнадцатого века? И как ты посмел говорить обо мне в третьем лице, да еще подобным тоном?!

Николас наконец остановился.

– У тебя есть что надеть к ужину? Они переодеваются в вечерние платья.

– А что неприличного в моей нынешней одежде? – злорадно ухмыльнулась она.

Николас, не ответив, снова зашагал к конюшням.

– Думаешь, Арабелла переоденется? Бьюсь об заклад, во что-то с вырезом до самого пола.

Николас с улыбкой оглянулся:

– Что такое «уплотнитель от…»?

– Отходов, – докончила она, прежде чем объяснить, что это такое. До нее донесся его смех.

Пока Николас седлал Сахара, конюхи держались на расстоянии.

– Будь у меня в конюхах такие трусы, я велел бы их высечь, – проворчал Николас.

Они поехали обратно, и с ними отправился главный конюх, но, поскольку мужчины всю дорогу непрестанно говорили о лошадях, Даглесс не смогла выспросить, что узнал Николас.

Когда они вернулись, в отеле уже подавали ленч, и Николас, как был, потный и разгоряченный, отправился в ресторан, где заказал три горячих блюда и бутылку вина.

Только когда вино было разлито, он соизволил заговорить.

– Что ты хотела узнать? – осведомился он, блестя глазами и, очевидно, понимая, что она сгорает от любопытства.

Сначала она решила, что не доставит ему такого удовольствия и вместо расспросов хорошенько выругает за столь бессовестное обращение. Но любопытство все же победило.

– Кто? Как? Когда? Где?

Николас рассмеялся:

– Ничего не скажешь, прямолинейная, бесхитростная женщина.

Пока ждали заказ, он рассказал ей, что Дики Хейрвуд ничуть не изменился: все такой же, не слишком умный, помешанный на охоте и уходе за садом.

– Но его сады и вполовину не так хороши, как мои, – похвастался Николас.

– Прекрати хвастать и объясни, как идут дела, – велела она, принимаясь за ростбиф. Английская говядина была одним из величайших чудес на земле: нежная, сочная, идеально приготовленная.