Тут он припомнил белые розы на длиннющих стеблях и вспомнил шутку про то, что чем солидней у мужиков достоинство, тем длиннее стебли у роз, которые они дарят женщинам. И снова с досадой подумал про Германа: «Ну и сволочь!» И, немного устыдившись своих мыслей, покраснел.

Тамара Георгиевна тоже слегка покраснела. «Черт! Вроде просматривала, какие фотографии отбирала, и так опростоволосилась!»

– Извините! Это так... случайно попало...

– Ничего-ничего... – Таранов едва сдерживал смех, наблюдая, как дама закапывает фото бывшего милого поглубже в сумку.

* * *

А днем Таранова вызвал к себе в кабинет полковник Михеев и сообщил:

– Ты актрису Шуйскую знаешь? Она в возрасте уже, на пенсии... Я что-то не припомню, но...

Ох и не любил Таранов эти начальниковы паузы. «Но» – значит, жди какого-нибудь дерьма. И точно.

– В общем, поступило заявление от Шуйской Анны Аркадьевны о краже драгоценностей на сумму... В общем, Таранов, сумма тут такая завернута, что я даже не знаю, как реагировать. Большая сумма. Прошу тебя все это под особый контроль...

Таранов едва увидел Шуйскую, сразу вспомнил десяток фильмов, где у нее были главные роли. Фильмы, правда, все старые, ну, так и Анне Аркадьевне лет немало.

* * *

...Анна Аркадьевна переживала не лучшие времена. Мало того что годы молодые остались в прошлом, а вместе с ними и слава, и достаток, и роскошные наряды. Так еще и одиночество навалилось. Последнему своему супругу актриса Шуйская дала пинка под зад лет десять назад с большой легкостью и без каких-либо сомнений. Тогда казалось, что молодость – это навсегда и кавалеров на пути будет еще немало. Да что там кавалеров! Мужей! Маменька покойная как говорила? «Сколько раз влюбишься, детка, столько раз и замуж выходи!»

По этому принципу и жила Анна Аркадьевна. И дальше так жить планировала, да вот беда: женихи стали какие-то... мелкие. Ни тебе режиссеров известных, ни актеров востребованных. И самой себе уже стыдно было признаться, что ведь кукует бывшая красотка Анна Аркадьевна Шуйская в гордом одиночестве. И вид делает, что ей и так хорошо.

В профессии и говорить было не о чем. Режиссеры внимание обращали на девок голозадых с губами неприличными в пол-лица, накачанными чем-то, да на прочие искусственные части тела. Даже в сериал было не пробиться сквозь толпу этих «артисток»!

А жить и быть нужной в этой жизни так хотелось! Так мечталось блеснуть в модном кино. Понятно, не в главное роли. Для этого режиссеровы девки в постелях экзамены сдают. Но в роли какой-нибудь леди средних лет или, на худой конец, бабули моложавой. Так нет же! И это все было расписано и отдано за деньги ли, за любовь ли или подхалимажа ради.

А Анне Аркадьевне оставалось только ждать. И в этом ожидании она растеряла всю свою уверенность и лоск. А еще подруги по цеху, которые всю жизнь привыкли дружить против кого-то! О-о, Шуйская хорошо знала цену актерской «дружбе» и потихоньку сделала так, что в ее кругу не осталось ни одной приятельницы моложе ее. Только старше. И менее успешные. А еще лучше не из артистической среды, чтобы поменьше понимали в этом деле. Чтобы, случись что, в навешанной на уши лапше не очень-то разбирались. Потому что только им, не посвященным в тонкости актерского ремесла, могла она как бы о чем-то мало существенном рассказывать:

– Вчера, как всегда, засиделась допоздна в Доме актера. Там, знаешь, на втором этаже есть кафе. Я все время там бываю. Так вот, вчера там...

И далее по намеченному плану.

Она не играла. Она жила. Прошлым своим, в котором были роли, режиссеры, которые за ней волочились, и менее успешные подруги. А чтобы не отстать от времени, она и сегодня старалась хоть изредка появляться в кафе Дома актеров. Во-первых, там можно было разжиться какими-то сплетнями, во-вторых – чем черт не шутит! – вдруг да забредет на огонек какой режиссер, который углядит в ней ту самую блистательную Шуйскую, от которой еще «дцать» лет назад публика просто визжала.

Анна Аркадьевна покупала чашечку кофе, доставала из сумочки не очень свежий журнал, какой-нибудь модный глянец, подобранный в метро, и углублялась в чтение.

Нет, сначала она выпивала свой кофе. Не весь, а примерно три четверти. Удовольствие получала огромное от любимого напитка, который в кафе позволяла себе не так часто – овес нынче дорог! Оставшийся кофе она практически не пила, а просто делала вид, что пьет, а на самом деле лишь подносила к губам чашечку, вдыхала остывающий аромат и возвращала чашечку на место. Вроде, пока сидит дама при кофе и при журнале, никому в голову не придет, что она тут просто для того, чтобы надышаться атмосферой этой ставшей для нее совсем чужой жизни. Конечно, хорошо бы было небрежно кивнуть официанту за стойкой, и он вмиг бы сорвался с насиженного места и изобразил даме «что угодно-с?», и она заказала бы еще один кофе, да с ликером бы ванильным. Но увы! Пенсия! Пенсия, чтоб ей провалиться, была такой мизерной, что шиковать Анна Аркадьевна не могла.

Был, был у нее подкожный запас, золотишко кое-какое, но запас был неприкосновенный. А посему – «чашечку кофе, нет-нет, без коньяку и без ликеру! – давление, знаете ли...».

И в тот совсем-таки невеселый день Анна Аркадьевна была в своем репертуаре – кофе и журнал. Кофе, кстати, подорожал, и это слегка огорчило Шуйскую. Она не столько читала, сколько задумчиво смотрела в окно. Она знала, что это ее образ – дама, задумчиво смотрящая вдаль.

На самом деле Анна Аркадьевна боковым зрением следила за компанией, которая гуляла за дальним столиком. Режиссер Смолянский явно узнал ее. Был он помоложе Шуйской, но ее он интересовал исключительно как работодатель, а не как кавалер. У Смолянского было не менее трех жен и стадо ребятишек, а жил он попеременно то в одной, то во второй, то в третьей семье. Нет, как мужчина Смолянский был совершенно неинтересен Анне Аркадьевне. К тому же он не отличался интеллигентностью и не скрывал своего интереса кобелиного. Две девицы за столом, которые по очереди сидели у него на коленях, вызывали у Анны Аркадьевны изжогу. Впрочем, Смолянский не стремился пообщаться с Шуйской, а она никогда бы не позволила себе первой обратиться к нему.

Анна Аркадьевна была явно разочарована: в кои-то веки она встретила в кафе нужного ей человека, и все напрасно.

Она уже собиралась уходить, как двери в зал распахнулись и на пороге появился... Ну, как в кино. Или в красивом романе. «И на пороге появился Он!» А как, скажите, иначе выразиться, если в кафе вошел мужчина, который, по всему было видно, имеет отношение к кино. Высокий, весь в кожаном, с длинным конским хвостом цвета воронова крыла, в узконосых туфлях, которые приятно поскрипывали на старом паркете, в затемненных очках без оправы – два узеньких стеклышка на переносице. На шее не галстук, а шелковый шнурок с металлическими наконечниками. И роза! Дивная белая роза на длиннющем стебле! Не вошел, а почти на коне въехал. На белом. Стало быть, и сам почти принц.

«Ах!» – встрепенулось, словно пойманный воробей в руке, сердце Анны Аркадьевны. Ей даже показалось, что она уловила запах этой чудной розы, хоть и знала, что они практически без запаха, потому что выращены не в природе, а на голландской гидропонике.