В пользу сепаратистских настроений Новгорода играли и такие факторы, как его значительная географическая удаленность от Среднего Поднепровья и политическое могущество местной знати, опиравшееся на огромные военные и материальные ресурсы Новгородской земли. Когда между киевским югом и словенским севером пролегла сеть отчинных земель, Новгород стал совершенно недосягаем для киевского князя. Другие же князья, даже те, кто владел такими крупными отчинами, как Суздаль, Чернигов, Смоленск, уже не обладали достаточными силами, чтобы установить свой протекторат над Новгородом на сколько-нибудь длительное время.

Отсутствие у Киева и Новгорода собственной княжеской ветви было одновременно и недостатком, вносящим сумятицу в административное управление, и преимуществом, позволявшим местным общинам вмешиваться в династические споры князей с тем, чтобы поддержать кандидатуру угодного для себя государя. Отдельные случаи подобного вмешательства бывали и раньше, но подлинный перелом в отношениях двух старейших городов Русской земли с правящей династией наступил на рубеже 30—40-х гг. XII в., когда новгородцы и киевляне один за другим решительно заявили о своем нежелании быть у князей «аки в задничи»372. С тех пор они широко пользуются открывшимися возможностями, все больше руководствуясь голой политической целесообразностью, лишь иногда затушеванной внешним стремлением согласовать ее с династическими традициями373. Воля городских веч становится настолько весомым придатком к политическим соображениям князей, что эта новая сила постепенно преобразует новгородскую общину на началах полного самоуправления и заставит киевских бояр напоминать великому князю, забывшему согласовать свое вокняжение с киевлянами: «…ты ся еси еще с людьми Киеве [ряд] не укрепил». Так власть великого князя теряла свои позиции и в самом Киеве, хотя городское вече здесь и не посягало формально на его верховные права.

II

Итак, разъединение Руси в XII в. выразилось в расслоении владетельного княжеского рода на самостоятельные генеалогические линии, которые, угнездившись в своих отчинах, обратили принадлежавшие династии земли в конгломерат областных миров, политически обособленных друг от друга. Процессы территориального дробления – первое, что бросается в глаза при беглом взгляде на данный период древнерусской истории, однако их не стоит абсолютизировать. Это были процессы не разложения, а развития. Старые связи рушились, отмирали, но вместо них немедленно завязывались новые, не дававшие потускнеть и замутнеть тем общим чертам, которые объединяли восточнославянские земли в одно государственное и национально-культурное целое. Отчины, княжества, волости, земли являли собой не мертвую груду осколков рассыпавшегося государственного монолита, связанных одним лишь невольным соседством, а живое сообщество равноправных политических субъектов, занятых не только отстаиванием своего суверенитета, но и поисками новых путей интеграции. И потому держать в поле зрения объединительные тенденции, сцеплявшие древнерусские земли XII – начала XIII в. в органическое целое, не менее важно, чем следить за тем, что разводило их в стороны.

Численный рост представителей династии привел к тому, что родовая основа междукняжеских отношений была совершенно размыта. Жесткая иерархия власти и централизованная система управления отошли в прошлое. Потомство Владимира и Ярослава к середине XII в. – это уже не сплоченный клан соправителей «отнего и деднего» наследия – Русской земли, а сборище самостоятельных владетелей, регулирующих взаимные отношения между собой на договорной основе сообразно личной выгоде и пользе. Называя друг друга братьями, они, прежде всего, оказывают этим уважение «княжому» достоинству любого члена династии как владельца независимого земельного удела. Тем не менее идея единства княжеского рода уцелела. В критических ситуациях князья не забывают напомнить друг другу; мы единого деда внуки. Сохранение родовой терминологии при значительной индивидуализации междукняжеских отношений было призвано подчеркнуть важность того обстоятельства, что князья продолжают составлять одну родовую корпорацию, изолированную от общества и потому тем теснее захватывавшую своих членов. И хотя эта родовая корпорация уже не имела четко выраженной структурной организации и не являлась политическим учреждением, но в силу своего обособленного положения в обществе сохраняла непреходящее социально-политическое значение для абсолютного большинства князей374. Редкий из них позволял себе полностью оторваться от своей многочисленной родни – к этому не предрасполагали ни ограниченные военные силы отдельных земель, ни их политические интересы, которые, несмотря на частые расхождения, все еще были в значительной степени взаимосвязаны. Свидетельство тому – настоятельно ощущаемая потребность в общерусских княжеских съездах. Киевская летопись только между 1146 И 1159 гг. сообщает о семи съездах-«снемах» под эгидой киевских князей.

Конечно, объединить всех русских князей в один политический союз больше не удается. Династические союзы и политические блоки возникают, распадаются и перестраиваются с удивительной легкостью, а их стратегический смысл порой совершенно теряется за деталями тактики375. Тем не менее эти тактические объединения позволяют династии успешно справляться с задачами обороны страны от внешних врагов (на западных границах – даже более успешно, чем прежде, если судить по тому, что XII в. не знает таких глубоких вторжений чужеземцев на территорию Русской земли, какие видело предыдущее столетие). Кроме того, в этой неразберихе политических комбинаций начинают просматриваться новые устойчивые связи между землями и областями, которые образуют внутри государственных границ Руси несколько больших групп со своими геополитическими центрами. Самую обширную из таких областных группировок составили Ростово-Суздальская (впоследствии Владимирская), Новгородская и Муромо-Рязанская земли. К концу XII в. между ними установилось известное единение на основе политического доминирования Владимира-на-Клязьме. Новгородцы со времен Андрея Боголюбского берут себе князей большей частью из числа сильных князей Владимирских. В Рязани владимирский князь Всеволод III Большое Гнездо и вовсе хозяйничает как в своей отчине: рассаживает рязанских Глебовичей по волостям, судит их распри и отряжает на войну (по выражению «Слова о полку Игореве», он может стрелять удалыми сынами Глебовыми как живыми самострелами). Другая группа объединяет земли Киевскую, Смоленскую и Полоцкую, где роль политического центра переходит к Смоленску, который на рубеже XII–XIII вв. сажает своих князей одного за другим на «златой» киевский стол и держит в зависимости от себя Полоцк, заключая от имени полоцких князей международные договоры. На юго-западе Руси образуется третья областная группа, состоящая из Волынской и Галицкой земель, объединенных под властью одного князя; влиянию последнего подчиняются и турово-пинские князья. Во всех этих областных союзах политическая интеграция идет рука об руку с экономической, ибо ни одна, даже самая крупная княжеская волость не может существовать сама по себе без тесных торговых связей с другими волостями – соседними, а в иных случаях и весьма удаленными. По сравнению с предыдущими столетиями перед нами – важная новость в политической жизни Руси, ибо этим трем территориальным образованиям в будущем суждено будет стать колыбелями трех народностей – великорусской, малорусской и белорусской376.