До бираров дошли на струге. В тесноте, да не в обиде. Пристали уже ночью. Но бирары не спали. Тати снасильничали и побили дочку их важного мужика – то ли вождя, то ли шамана. Они просили присоединиться к отряду. Причин отказать я не видел.

Пошли вместе. Толпа большая. Но шли так, что даже ветка не хрустнула. Я чувствовал себя самым неуклюжим. В стиле идет ли слонопотам на свист? А если идет, то зачем? Тем не менее тати не хватились.

Вот и изгородь. Часовых нет – красота. Окружили в темноте со всех сторон и рванули. Лихо перевалили через загородку. У костра сидели человек пять мужиков. Остальные, видимо, уже спали. Разбойники у костра вскочили, схватились за топоры. Но предпринять ничего не успели: бирары сняли их стрелами. Потом просто подходили к землянке и ждали, когда обитатели ее выползут наружу. Тех и били. Если те не выползали, то внутрь бросали огонь. Били жестоко. Месть – такая штука, нехорошая.

К утру от едва ли полсотни татей осталось живых человек семь недобитков. Весь разбойничий хабар поровну разделили с бирарами. Передали награду Ердену. Ну, кроме меча. Его я, конечно, тоже откую, только позже. Оставшихся в живых татей забрали с собой для расспроса. И были у меня на них еще виды. Уже утром, правда, не ранним, следующего дня были дома.

Потом был допрос. Не люблю я это дело, но куда без него? Своего ката у меня не было, но казаки и без него прекрасно справлялись. Тати шли от Большого острога, что по реке Енисею. Кроме разгромленной ватаги была еще одна, что скрывалась выше по Зее. Этих тоже взяли. Правда, с меньшей жестокостью: оставили живыми всех, кто сдался. Татей пока посадили в крепкий сруб. Я его смотрел под новый склад, но пока побудет тюрьмой. Хорошо ли, плохо ли, а проблему решили.

В принципе, для Сибири такие ватаги были уже почти нормой. Надоедало людям жить под приказчиком или воеводой, они и шли в набег на вольные земли. Если получалось обосноваться, воевода потом их задним числом своим словом и «направлял в поход», а походного атамана делал приказчиком новых земель.

Этим не повезло на меня нарваться. И всем, кто так в Приамурье придет, не повезет точно таким же образом. Здесь уже есть стационарный бандит. И он – это я. Других не пущу. Хоть наших, хоть маньчжуров, хоть черта лысого. Всё, хватит пока войны. Нужно мирное время. Для чего? Чтобы к новой войне подготовиться. Надоело? Да. А кому сейчас легко?

Год 7163 от сотворения мира

Минул еще один год. И, что было редкостью, год почти мирный. Считай, что и совсем мирный. Шархода потихоньку отселял дючеров. Хотел и дауров отселить, но здесь вышел облом. То есть на их берегу не знаю, как шло. Может быть, что и отселил. Но на нашем большая часть дауров переселяться вглубь империи не захотела.

Посланцев из Нингуты, маньчжурской крепости, хватали и приводили ко мне. Я героев награждал за верность каким-нибудь своим изделием с большим количеством украшений, а посланцев со всем вежеством отпускал. Не по доброте душевной. Всё же меня не отпускала мысль, что с маньчжурами-богдойцами, по крайней мере, с теми, что живут возле Амура, получится договориться.

Эффект от моих действий был. Торговцы от богдойцев продолжали прибывать на торг. Глупостей не делали, за этим следили пристально. Продавали шелковые ткани, чай, специи. Брали меха, холодное оружие нашей работы. Здесь не скромничая скажу: мы были молодцы. Особенно удавались кинжалы на продажу. Целая мастерская с тремя мастерами на них работала.

Я понимал, что Шархода просто так нас в покое не оставит. Да и история, в отличие от всех остальных, меня очень даже учит. Потому продолжал укреплять Кумарский острог. Тот был уже настоящей крепостью. Стены выше, чем в Благовещенской крепости – метров по пятнадцать. Ворот двое: одни к Кумаре-реке, другие – к Амуру. Вся крепость шагов двести пятьдесят. Внутри колодец и желоба, чтобы пожар заливать, если что. Казармы на человек пятьсот. Запас продовольствия на случай осады. Такой же запас был и в Албазине, чей гарнизон мы увеличили до ста человек. И в Кумарском остроге, и в Албазинском стояло по пять пушек. И каких?

С пушками была особая история. Почти сразу после возвращения из похода на Сунгари, точнее, после диверсии по уничтожению маньчжурского флота, я попытался сделать первую собственную пушку. Не кованую, как делали в недавнем для нынешнего времени прошлом. У меня самого первые пушки были такие.

Смысл простой. Отковываются крепкие металлические полосы, а потом их на манер бочки собирают на обод и скрепляют многочисленными коваными кольцами. Такие пушки разрывало за милую душу. К тому времени, когда отряд Хабарова пришел на Амур, пушки уже лили. Лили из чугуна и из бронзы. Но бронзы у меня не было. Были три чугунных пушки, но чугун – хрупкий металл. Большой заряд не положишь, далеко не выстрелишь. Кроме всего хорошего, есть шанс, что в любой момент эту бандурину разорвет.

Когда у меня получилось создать в горниле высокую температуру, устроить тигль с продувом, удалось, хоть и не сразу, выплавлять сталь. Потому и решили мы делать стальные пушки. В другой истории они вытеснят бронзовые орудия только в XIX веке. Но появятся уже в то время.

Несмотря на все мои старания, первая пушка не получилась. Металл пришлось переплавлять заново. Не получилась и вторая. То ли формы были не те, то ли помнил я что-то не так, но выходили такие уродцы, что придавать им нужную форму пришлось бы до морковкина заговенья.

Но терпение и труд чего-то перетрут. Перетерли. Заготовка вышла вполне рабочая. Потом не менее долго бились над установкой, чтобы заготовку эту закрепить нужным образом. Станки, которые стояли в прошлой жизни в моем гараже, хоть и были списанными и устаревшими, сейчас воспринимались как образцы изящества и торжества инженерной мысли.

Здесь мы сооружали деревянную раму, на которую крепили заготовку, своей тяжестью давящую на сверло. Закрепляли ее, чтобы не вращалась. От водяного колеса сверло получало вращательный момент. Так, очень небыстро, и протачивали ствол пушки. От тяжести сверло часто ломалось, приходилось останавливать процесс и менять его на новое. Но это было еще не всё. Потом на место сверла устанавливали шлифовальную насадку, и так же долго, а то и дольше, оный ствол протачивали. Делали на внешней стороне ствола упоры и крепления, чтобы устанавливать наши красавицы на лафеты. Дело было очень непростое.

Но в конце концов первое наше детище было готово. Остальные пошли проще. На кузнечном, а точнее, уже на механическом промысле теперь работали тридцать два человека, не считая меня. Кто-то делал кинжалы, кто-то кирасы и шлемы, кто-то всякую нужность для крестьян. Были и те, кто отвечали только за плавку стали. Не доменные печи, но работа трудная. Были два особых человека – мой Клим и Петр, ученик кузнеца из Енисейска. Последний пришел только в прошлом году, но оказался очень ко двору. Это было мое КБ, люди с золотыми руками и головами. Куда бы я без них?

Словом, после этого пушек у нас стало намного больше. По пять пушек стояло в Кумарском и Албазинском острогах. Десять пушек было в моей крепости. И даже в небольшом остроге, названном Бурейским, что мы впервые вынесли за Зею, было три пушки. Правда, громко об этом не говорили: пусть оно для всех будет сюрпризом.