Тем более что пушки эти были не простые. После первого удачного опыта я долго вспоминал про взрывающиеся, «бомбические» ядра. Проблема была в том, что полое ядро весило намного меньше, чем чугунное. Потому и заряд должен быть меньше, и калибр. А значит, стрелять она будет совсем не далеко, да и всегда есть риск, что взорвется в стволе. Чтобы справиться с этой бедой, нужно было сузить ствол в казенной части, сделать его не прямым или шарообразным, а в виде сужающегося конуса. Тоже была непростая забота. Но справились. И стреляли они у нас и ядрами, и «чиненными бомбами», и огненными, то есть зажигательными, снарядами, и картечью.

Со всеми этими делами металла нам стало не хватать. Приходилось всё дальше отправлять экспедиции за рудой. Хорошо хоть покупать не было нужды. Помнится, на территории будущей ЕАО была железная руда. Но это место пока не мое. Оставался дефицит свинца. Свинец, как и порох, шел из Якутска.

Его берегли. Чтобы сократить расход свинца и пороха хотя бы на случай охоты, мои инженеры сконструировали даже самострел с механизмом для упрощенного взвода и рессорным луком.

По осени сыграли свадьбу Макара с Глашей. Погуляли душевно. Да и просто радостно было на них смотреть. Дружок мой с невесты глаз не сводит. Честно скажу, не в моем вкусе. Но по здешним представлениям – первейшая красавица. Кругла, румяна, здорова. Сидит, глазки в пол. Только изредка на суженого взгляд бросает. Чую, жить будут дружно. Конечно, иметь казака мужем – не сахар. Особенно такого, как Макар, что по все дни в походе. С другой стороны, человек он уже совсем не бедный. Достаток в доме будет. И люди его уважают за умения воинские, за удачные походы.

Прибыло и письмо от Хабарова. Как всякий суд в богоспасаемом отечестве, суд над Хабаровым принял самое странное решение. Хабаров был поверстан в дети боярские, то есть принят в благородное сословие. Был он назначен приказчиком над всеми илимскими пашнями, что тоже было очень круто. Только на Амуре ему показываться было запрещено, как и покидать Илимское воеводство. Вроде бы и герой, а вроде бы и поднадзорный.

Мы, все Хабарово войско, написали ему длинный ответ, собрали подарки, а Артемий отвез их в Илим. Так или иначе, московская хунта своего добилась: царский поход в Приамурье не состоялся. Видимо, в то, что брошенные казачки выживут, веры не было. Как и веры в будущее этой земли. Ничего, пожуем – увидим.

С переселением вначале шло замечательно. Уже целых десять сотен бойцов было в Приамурье. Я дал пока команду приостановить процесс. Всё же бойцы хотят кушать, пить и получать добычу или жалование. Это всё нужно где-то брать. Доходы, конечно, были, но пока совсем не беспредельные. С армией я делал ставку не на количество, а на качество. Мне всё равно не сравниться по численности с империей Цин.

Переселялись и крестьяне. Тех тоже было уже целых триста семей, девять сотен человек обоего пола, а сколько детишек, даже не считали. В «землях по великой реке Амур», где я был приказчиком, пахали уже до тысячи десятин земли. Держали изрядные стада скота, птицу. Словом, с продовольственной безопасностью у меня было всё в порядке. В каждой деревне, которых было уже с десяток, держали скот, огородничали. Поселения тянулись полосой от Албазина до Благовещенской крепости, захватывая земли вдоль низовий Зеи. Местные народы тоже частью стали селиться близ крепостей, в деревнях, хозяйствовать на русский манер.

Кстати, многие из них крестились. По моей просьбе в Благовещенск из Якутска прибыл священник. Звали его отец Фома. Я немного опасался, как не особенно склонные к исполнению заповедей казаки с ним сойдутся. Да и про себя был не вполне уверен. Но дядька оказался классный. Было ему уже лет сорок. Из них почти двадцать он служил в Сибири. Он быстро сошелся и с казаками, и с крестьянами, к которым легко выезжал и на крестины, и для соборования, и для иных важных дел, которые без священника здесь не прокатывали. Ездил и по стойбищам туземцев, слово Божье проповедовал. Даже этим вкатывало. Считали они его сильным русским шаманом, находящимся под покровительством духа неба. В Благовещенской церкви служил он литургии по праздникам, даже на исповедь стали казаки нет-нет да и ходить.

Я тоже не дичился. Приглашал его на советы, которые собирали по важным делам. Поначалу на те, где особо секретные вещи не обсуждали. Но потом и вовсе на все. Стал даже порой забывать, что когда-то попа Фомы в городе не было.

Вот с воеводой Михаилом Семеновичем отношения стали сложнее. Я старался, как прилежный ученик перед ЕГЭ. Писал регулярные отписки. Отправлял в Якутск совсем не слабую десятину. Пушнину отправлял, хлеб, чай, шелк. Последнего немного, ну так и про свою торговлю думать нужно. По любому мой ясак был побольше, чем любого другого приказчика. Думаю, что с учетом серебра, которое я тоже отправлял, всё остальное воеводство давало меньше.

Может, это и бесило Лодыженского. Но он требовал всё больше и больше, грозил всякими карами. На кары он пока не решался, но начал гадить соразмерно масштабу личности. Повелел поставить заставы и возвращать людей, кои решат бежать (уже не переселяться) на Амур. На месте требовал, чтобы заподозренных в стремлении бежать ко мне сажали в железы. Понятно, что Сибирь не Тверь, дорожки не перекроешь. Но поток переселенцев стал намного меньше.

Опасались люди, но всё равно шли. Понятно, что на Амуре вольготнее. Поборов и поминок нет. Заплатил десятину зерном, пушниной или еще чем-то, так и живи в свое удовольствие. Управляет не приказчик, а выборный староста. После того как лихие люди стали появляться, проехал я по всем деревням и улусам, и договорились мы с крестьянами, что выбирают они себе защитников на один год. По одному человеку от десятка. Я их снабжаю оружием, бронью, а деревня кормит. Они же должны отбиваться от татей, следить за порядком. Договорились, что деревни тоже частоколом обнесут, чтобы за здорово живешь тати не напали.

Кстати, система сработала отлично. Пару ватаг мы таким образом обработали. Теперь, если шли на Амур, то сначала шли в Благовещенск, получали мое добро на поселение, место, где селиться. Оговаривали десятину, помощь, если нужна. Тогда и селились. А резвиться я направлял на ничью землю. Точнее, на маньчжурскую, которая всё больше становилась пустой. Ну, не совсем пустой, какие-то народы там жили. Но было их совсем мало.

Приходили ко мне и мастеровые люди. Кузнецы-механики, плотники, шорники, ткачи и портные – кого только не приносила нелегкая. Кто-то оказался ко двору, тех сразу ставили к делу. Кто-то стал работать на свой страх и риск, и для таких препятствий не было. Делай вещи для людей, лавку держи. Тебе хорошо, и людям хорошо. А кто-то, покрутившись, обращался с просьбой о переходе в пашенные или промысловики. По мне, колхоз – дело добровольное. Если не мешаешь другим жить, живи, как тебе нравится. Хоть в лесу в землянке будь да орехи с белками дели.

Кстати, лавок тоже в городе прибавилось. После первого купца приплыл купчинушка из Томска. Тоже стал лавку с приказчиком держать, сюда всякие товары с Руси возил. Обратно вез ткани, серебро, порой и меха. С мехами дело иметь опасно: государева монополия на них. Любая таможня отберет. Это только Хабаровы были такие рисковые, что сами по северному морю их возили. И резон был: разница между тем, что казна в Сибири платила, и тем, за сколько их на Руси продавали, была раз в десять.