И вот теперь эти люди портят мне вкус шоколада. О шоколаде почему-то полагается говорить понизив голос (если рекламирует женщина) или просто густым вязким баритоном (имитирующим тембр голосовых связок при условии, что вся гортань залита липкой массой какао-продукта). Между «к» и «л» – бульк. Манера эта не нашими рекламщиками придумана, в Америке тоже полагается произносить слова rich chocolate taste эдаким баском. Разница в том, что в Америке интонации скорее направлены на то, чтобы изобразить сосредоточенное гурманство; басок рисует темно-коричневое, сладкое, густое. У нас же – как почти всегда – актеры стремятся изобразить преступную роскошь, элитарный разврат, недоступность товара для всяких там яких. От многослойного смысла американского rich (в данном случае «густой, насыщенный») тут остается только слой «богатый». Кто ест шоколад – тот богатый. У него, может, яхта. Ауди А5. Жена в стриженой норке. Дети в Кембридже. Да, он такой. Голос понижен. Сами понимаете. Приходится там-сям переступать черту закона. Нефть, то-се. Офшор на Кайманах. Шоколад. Закрытый клуб. Давайте и вы.

Все это они мне ввинчивают в голову, пока я стою на кассе со своим сельдереем, и при этом сигнал я (и другие чувствительные к этой ерунде граждане) получаю смешанный. Булькающая и вязкая масса, изображаемая актерским голосом, рисует ДЕШЕВЫЙ шоколад. С содержанием какао-бобов меньше 55 процентов. Может быть, даже с соевыми бобами. Молочный, безусловно. Не обязательно «Аленка», но какая-то расхожая дрянь. Может, конфеты, фигурные гробики с охотно вытекающей, если куснуть, розовой начинкой.

А при этом цвет тем же голосом рисуется темный, как у благородного (и более дорогого) горького шоколада. А горький шоколад не вязнет во рту, не липнет, он звонкий, сухой, с обертонами очень чистого горного воздуха. Ну или это сухая пустынная ночь (пустыня, понятно, каменистая). Кремнистый путь блестит. И где же эти голоса, где голоса для чистой, высокой ноты, для твердых и темных квадратиков? Это должен быть голос неиспорченной юности, она ведь и вправду бывает.

А не ворочание жирного купчины с урчащим кишечником.

Вот люди любят собирать говорящие фамилии; я тоже это очень люблю. Фехтовальщик Кровопусков, повар Пригорелых, начальник военкомата Забирохин, врач скорой помощи Антон Лепило и многие чудесные другие. Но не менее прекрасны названия городов и сел, особенно иностранные. В прошлом году, намереваясь съездить в Баден-Баден (куда ж еще деваться писателю), я изучала карту Германии и обрадовалась большому количеству говорящих имен. Выписала их себе в столбик. Смотрю – слова сами складываются в рассказик, нравоучительный такой. Названия городов выделены курсивом. Тема – вечная.

Один господин встретил Дамме и был Раден: Ах, Ухте и так далее. Вскоре они поженились, и он был к ней Добриц. Жили сначала хорошо: разводили Цапель, во дворе у них жил маленький Пёснекк, в хлеву – Овен.

Но шло Времен, жена часто Родах, и появились Деттинген (целых Восмер, и все девочки) с обычными проблемами – то Моккрена, то Какаёль, то Горлозен, а иной раз и Гнойен. Тяжело стало жене жить: целый день приходилось ей Подельциг – с утра на Торгау, а потом целыми днями Варен: ели Раков, или Устер, или Хек. Иной раз некогда было Гребенау в руки взять: не Даме, а домашний Раб. Голова Гудов, дети Дерзеков, а дома завелись Мольшлебен, Мух и Клоппенбург, и это всех Мучен.

Вскоре Паппенхайн стал раздражаться, что дома такой Бабенхаузен, начал ходить в Бар, налегать на Бухлоэ, стал Кривиц и Грубе. Жена Требель денег, а он не Даден, так что она часто Ревен, и от слез у нее распухла Харен. Муж стал Хамм, Гадебуш и Бад-Кольгруб. Редичке он ее теперь Гладбекк – видно, Люббов прошла.

«Эхинген, – часто думала жена, – за что мне такой Лихен? Заведу-ка я легкий Флирш, наставлю мужу Рогец». Как задумала – так и сделала, ударилась в Блуденц, стала Шлюхтерн, забыла всякий Острах. Жизнь ее стала Клеве: раньше-то одевалась в Марль, а теперь каждый Любц дарил ей Золотурн, или драгоценный Камен, а один Любарс купил ей новенький Мёрс.

Но тут-то и поджидал ее Гибельштадт. Муж увидел подарки, и все ему стало Ясниц. Не мог он потерпеть такой Вреден: каждый Мудау может безнаказанно Пюхау его жену, каждый может ее Бахарах, а то и Руппихтерот! А соседи за спиной Айхах и Хахенбург над ним, над мужем. Эта мысль причиняла ему Болльштедт. Сначала у него была простая Целль: нарвать Вербен и хорошенько задать ей Плеттенберг, да вышло иначе. Как-то вернулся он в свой Узедом, заглянул в одну из Кемнат, а там – Ах-Линц! Очередной Берен-Любхин на его собственной кровати Прирос к его жене! Туттлинген вышла неловкая Пауза.

– Даргун! – вскричала жена. – Вер мне! – Но было поздно. Муж выхватил пистолет, – Пфраймд! – и его соперник превратился в хладный Охтруп, – даже Пульсниц не прощупывался. Увидев, что тот Уммерштадт, жена в испуге спряталась Затруп. Но и ей пришла Гибельрот.

Люденшайд, будьте Верне своим супругам!

Комментаторы спортивных соревнований говорят: «В двухтыщи первом году», «к двухтыщи двенадцатому году», etc. Раньше я этого не замечала – возможно, потому, что в XXI веке практически не смотрела телевизор, а если смотрела, то новости, а там речь аккуратнее. Но ведь и в самом деле, мы же говорим «в двухтысячном году». Почему же не «в двухтыщипервом»?

Мне нравится.

А еще комментатор говорил «ничтожно сомневающийся».

* * *

Анонс премьеры фильма «Галина» (о дочери Брежнева) на Первом канале: «У ее ног были самые известные мужчины, ее руки были унизаны драгоценностями».

Очень смешно звучит; не сразу поняла почему. Потом дошло: про ноги – метафора, а про руки – буквальный смысл. Их нельзя перечислять в ряд. Это все равно что описывать хозяйство: «в хлеву – корова, а в доме конь не валялся»; «он разводит гусей, и у него куры денег не клюют»; «он был беден как церковная мышь, и у него был один только кот», etc.

* * *

А вот почему можно сказать «он ел руками», но нельзя сказать «он съел руками»?

«Он съел мясо руками».

Разные глаголы.

* * *

Интересно, что они не понимают значения слов. Например:

«Серия “Версаль” относится к классическому стилю английских гостиных начала XIX века». Где Версаль и где английская гостиная?