Не тут-то было. Мы с Сергей Иванычем прежде всего раздобыли и вывесили на козлах в коридоре, небрежно так, казенную голубую милицейскую рубашку. С погонами подполковника. Мол, товарищ подполковник, да, где-то тут, среди мешков с цементом. Упарился, рубашечку снял. Может, ест на ящике каком, может, ссыт. Но сейчас выйдет.

Кроме того, у меня были – и очень пригодились – красные с золотом корочки МВД. Я была какой-то там Член Общественного совета при МВД в те времена, когда Б. В. Грызлов был почему-то министром этого самого МВД. Министр из него был как из говна пуля; такой же примерно и из меня был Член. Но корочки были вещь полезная. Я с их помощью даже одну тетеньку от тюрьмы спасла. А также разрешила себе гнать по трассе Москва – Санкт-Петербург со скоростью 200 км в час. (Меня остановили – и отпустили с поклонами.) Но не суть.

Участковый пришел лютовать во всей своей славе: фуражка, все дела. На лицо напустил казенную строгость и непроницаемость. Мы распахнули пошире дверь и дали ему вобрать в себя голубую рубашечку, шевелившую на теплом ветру короткими летними рукавами. Когда он понял и охнул, я показала на вытянутой руке разверстые корочки.

«Вопросы есть?» – ласково спросила я. – «Нет, нет», – забормотал дядечка. – «Как вообще живется? Как служится?» – наступала я. – «Мы эта… Мы не побеспокоим!.. Мы спросить, не надо ли чего…» – он заврался, махнул рукой и ссыпался вниз по ступенькам.

Видя во мне сообщника и заговорщика, Сергей Иваныч доверился мне и много рассказывал о способах обогащаться за счет доверчивости заказчика, тепло беседовал о методах коррупции, предлагал вместе зарабатывать на таможенном конфискате. Делясь со мной схемами грабежа в промышленном строительстве, он словно бы не замечал, что я тоже заказчик и становлюсь все внимательнее и настороженнее с каждым его рассказом; это не помешало ему хорошо меня обобрать. Так в голливудских фильмах злодей связывает жертву и подробно докладывает ей, как он будет ее мучить, и потом так и мучает.

Воровство было настолько естественным, природным свойством и состоянием Сергея Иваныча, что он сам не замечал его. Так, скажем, интеллигент, по природе своей, находится в перманентном протесте против тирании и в любом заборе видит запрет и несправедливость; Сергей же Иваныч, по природе своей, двигался по миру подобно включенному пылесосу, засасывая все предметы, которые плохо лежали; а если они лежали хорошо, то он отдирал их и тоже засасывал: если встречал забор, то дожидался сумерек, крал его и увозил на какую-то там свою дачку.

Другим свойством Сергея Иваныча была вера в чудеса, магию, глаз, порчу, карму, водосвятие, чернокнижие, столоверчение, пасхальный огонь, домового, барабашку, сон, чох и вороний грай. (Он чуть не плакал, когда я отказалась очищать свежеотремонтированную квартиру котом. Он предлагал принести своего – даром. Думаю, он хотел, чтобы кот принял на себя все строительные недоделки.)

У него была знакомая ведьма, к которой он регулярно ездил не только снимать с себя порчу, коей было немало, но и заказывать наведение порчи на своих должников; так, один мужик задолжал ему, не соврать, десять тысяч долларов, а возвращать не хотел, и Сергей Иваныч безжалостно пожелал ему язву желудочно-кишечного тракта, хотя приятели его, делился он, его и отговаривали: гитлер ты, Серега! Но он – нет, хочу именно так. А ведьме что, ей платят, она и опухоли наводит, ничего личного.

Самого же Сергея Иваныча, по его словам, ведьма эта излечила от загадочной порчи, от которой, за несколько лет до того, у него полностью исчез волосяной покров, то есть не только голова облысела, но и «ноги, представляете, Татьяна Никитична, стали совершенно гладкие, как у девушки. А я выпивал с одним майором, он тоже по строительству, кафель, керамическое покрытие, – я ему говорю: ну совершенно ни одной волосинки, смотрите; брюки засучил и показываю; а он так смотрит, смотрит, потом хвать меня за ногу и гладить начал: люби меня! – говорит, – люби меня! Еле отбился, Татьяна Никитична».

Себя Сергей Иваныч считал философом; в авиаотряде его так и прозвали: философ, потому что он старался говорить книжно, полными предложениями и по мере возможности употребляя пяти-, шестисложные слова. Ему понравилась моя красивая сестра, и он выразился с малороссийским говорком: «Александра Никитична, бум так хховорить, произвела блаххоприятное впечатление».

Вообще же женщины как таковые, реальные и воображаемые, мучили его неотступно, и он желал всех. «Я, Татьяна Никитична, женщину знаю с шестого класса. У родителей была подписка на журнал «Здоровье», я внимательно изучил подшивку за несколько лет от корки до корки. Все знаю. Могу, без ложной скромности скажу, удовлетворить любую. Если есть знакомые у вас, познакомьте меня с ними, Татьяна Никитична, настойчиво прошу».

Страшно было представить себе кругозор Сергея Иваныча. Какие селезенки открывались его воображению? Какие гигиенические процедуры? Какие юридические?..

«В Америке, Татьяна Никитична, есть такой закон. Если женщина выпила с мужчиной водки в ресторане, а потом ему не дала – он имеет право пустить ей пулю в лоб». – «Это еще почему, Сергей Иваныч?!» – «А потому что у мужчины яйца синие становятся! Вот потому! Такой закон!»

Фотографию своей жены Сергей Иваныч показывал, но с осуждением: бывшая тростинка, она за десять лет брака прибавила несколько лишних килограммов, и поэтому больше он ее любить не мог. «Я ей сказал: прости, Валюша, но нет уж того, что было прежде. Я с тобой не летаю. Не ле-та-ю. Кончен бал». При этом с фотографии также свисала раскормленная на манер колобка дочь-первоклассница со всеми полагающимися бантами размером с капусту и розовыми гладиолусами, но дочери Сергей Иваныч ожирение прощал: любил.

Он не мог, по-видимому, спокойно слышать женские имена, женские окончания глаголов или думать о том, что где-то там, на июльской улице, на сентябрьской улице, по первому ноябрьскому снежку ходят женщины, им не охваченные и не оприходованные. Услышал с другого конца уже почти построенной квартиры, как я разговариваю по телефону: «Да, Ксения! Наверно, Ксения! Давайте, Ксения!» – и пришел, высоко переступая короткими ногами через ящики с метизами и рулоны пленки.

«А вот, Татьяна Никитична, вы сейчас разговаривали… С Ксенией какой-то?» – «Да». – «А сколько ей лет, Татьяна Никитична?» – «Да не знаю… Лет сорок пять, наверно». – «Познакомьте меня, Татьяна Никитична! – вдруг загорелся он. – Очень прошу, познакомьте! Поверьте, она не пожалеет! Я, Татьяна Никитична, такое умею…» – он лукаво и довольно улыбнулся сам себе. – «Да это вряд ли получится, Сергей Иваныч…» – «Получится! Получится! Вы, главное, познакомьте!»

Я представила себе красавицу-царицу, снежную королеву Ксению Юрьевну Пономареву, главреда «Коммерсанта», гендиректора ОРТ, медиаменеджера и главу предвыборных штабов, за бокалом шабли с самоуверенным гномиком Сергеем Иванычем.

«Да она занята, Сергей Иваныч. Замужем, то-се». Он с осуждением покачал головой: легкомысленная Ксения Юрьевна упускала судьбу; корабль счастья уплывал в иные моря, синие яйца и гладкие ноги достанутся другой.

При последней побелке он занял у меня тысячу долларов; я понимала, что не вернет, но, как во сне, дала ему деньги. Он еще советовался со мной, не понимал, почему Лида – работник сбербанка – не хочет предлагаемых ей необыкновенных сексуальных изысков – каких, он не уточнял, – а заводит разговоры о какой-то там надежности, доверии, опоре и тем самым губит их роман на корню. Не хочет и Марина, продавец в «Кальцедонии», на том же основании. Как мне быть, Татьяна Никитична, какой подход вы мне посоветуете?