«Какая ирония!» — невольно подумалось Кларе. Она хотела было возразить, но тут его руки оказались у нее на талии. Она сразу напряглась, руки будто отнялись.

— Я не знаю, Маркус, надо ли…

— Ш-ш-ш! — прошептал Маркус и положил ее руки на свою шею. — Главное, не напрягайся.

Так, как сейчас, Клара еще ни с кем и никогда не танцевала. В джаз-клубах и на вечеринках в Нью-Йорке важно было не удовольствие от танца, а то, со сколькими партнерами удалось тебе станцевать за один вечер, беспрестанно переходя от одного из них к другому. Ты потела, задыхалась, а каблучки все стучали и стучали. Если сравнивать с тем, то сейчас они не танцевали, а скорее обнимались.

На какое-то мгновение, прижавшись к широким плечам Маркуса, она почувствовала себя в безопасности. Ничто из ее прошлого не может причинить вреда — ни записки, ни угрозы, — пока они вдвоем покачиваются в такт нежной песне Марион Гаррис, вслушиваясь в ее зовущий голос и дыша в одном ритме.

Лицо Маркуса придвигалось все ближе, пока Клара не ощутила его дыхание у самого уха.

— А если я и вправду ревную? — прошептал он, нарушив воцарившееся между ними молчание.

Пластинка закончилась и легонько пощелкивала, этот звук легко заглушали бившие в стекло капли дождя, который понемногу ослабевал.

Клара не знала, что на это сказать. Если Маркус и вправду ревнует ее, то она не собирается его поощрять. А может, для него это просто пустяки, о которых он потом и не вспомнит. Она высвободилась из его объятий.

— Я вполне серьезно, Клара. Не могу выбросить тебя из головы, — проговорил он, и глаза его потемнели. — У меня так ни с кем еще не было.

— Уверена, что ты говоришь неправду. Насколько я слышала, у тебя была чуть не сотня подружек…

— Не всему верь, что тебе рассказывают. — Маркус быстро прошагал по комнате из угла в угол, потом резко повернулся к Кларе и сказал, нажимая на каждое слово: — Кроме того, я говорю о том, что сейчас чувствую к тебе. Прошлое роли не играет.

— Ты действительно так считаешь? — Ей приятно было думать, что прошлое не играет никакой роли.

— Я считаю, что всегда можно начать с чистого листа, — сказал Маркус с твердой убежденностью. — И считаю, что нужно честно говорить о своих чувствах.

— Я благодарна тебе за честность, но…

— Я от тебя не благодарности жду, Клара. Я хочу, чтобы ты сказала мне, что ты чувствуешь.

Она всмотрелась в его молящие голубые глаза, стараясь отыскать в них хоть искорку неискренности, но Маркус смотрел прямо на нее и не отводил взгляда. Она не хотела причинять боль ни ему, ни себе. Ее ранам еще надо затянуться, пока же они так и зияли в ее сердце.

— Я не знаю, — наконец выговорила она, качая головой.

— Ерунда, все ты знаешь, — возразил ей Маркус. — Почему у меня такое ощущение, что ты меня обманываешь?

— Я не обманываю, — проговорила Клара слабым голосом, и это прозвучало как явная ложь. «Снова приходится врать, — подумала она. — Когда это прекратится?» — Все очень запутано. Ты лучший друг Глории, очень нравишься Лоррен…

— При чем тут Лоррен? Мне нравишься ты, Клара. Я без ума от тебя. — Он коснулся рукой ее щеки, и Клара склонила голову на эту руку. Ей так хотелось забыться в его объятиях…

Нельзя. «Он не любит меня. Он любит деревенскую Простушку Клару».

— Ты больше не должен думать обо мне, Маркус. Ради себя же самого. — Говоря это, она сама понимала, что все как раз наоборот. Она перестала быть «людоедкой». Она была напугана. Клара подошла к двери, приоткрыла, махнула Маркусу рукой: «Уходи». — Я причиню тебе одни неприятности.

Маркус подошел к ней. На секунду Кларе показалось, что он хочет поцеловать ее, но он остановился, подойдя почти вплотную.

— Уже причинила.

***

Прошло несколько минут, и Клара услышала, как зарычал на подъездной аллее мотор его машины. Сердце у нее сжалось, словно в тисках.

Она стала рассеянно снимать чулки, один зацепился за кольцо с топазом и порвался. Горячая кровь ударила ей в голову. Она схватила оба чулка и яростно изодрала их в клочья. Но то был не конец. Бушевавшее в груди бешенство невозможно уже было удержать.

Клара вытряхнула из ящиков комода все их содержимое: лифчики, трусики, чулки, подвязки, шелковые комбинации, — и расшвыряла по комнате, в том числе и три записки на бумаге кремового цвета. Она подобрала их, порвала на клочки сначала первую, затем и вторую, и они, кружась подобно снежным хлопьям, полетели на розовый ковер. Если бы только не он, если бы не его лживые обещания и не ее пустые надежды, то сейчас она могла бы целоваться с Маркусом, могла бы раскрыться навстречу его любви.

Но сердце ее было заперто на ключ, и этот ключ оставался у него.

Клара уж собиралась порвать и последнюю записку, но тут остановилась: на пол выпала ее нью-йоркская фотография.

Задыхаясь, Клара подняла ее. Единственное, что уцелело, что связывало ее с прежней жизнью. Напоминание о том времени, когда она только и была счастлива, когда жизнь казалась бесконечной.

Фото она надежно упрятала в пару красных кружевных трусиков. Их она надевала под свое любимое полупрозрачное красное платье, которое осталось там, в Нью-Йорке. Клара собрала разбросанное белье, сложила все назад, в ящик, а ящик задвинула в комод.

Обрывки кремовых листков аккуратно сгребла на ладонь. В ее руке они выглядели невинными отрывочными словами: «нашел», «я», «тебя», «душе». Отнесла их в туалет и выбросила в унитаз.

И решительно спустила воду.

15

Лоррен

Разговор по душам — это не то, к чему тянуло Лоррен.

Но именно ради такого задушевного разговора, как она предположила, и звонила Глория, обещая зайти к ней в субботу утром. Теоретически это должно бы понравиться Лоррен: разве же она не мечтала о том, чтобы лучшая подруга снова была с нею, а на худой конец — чтобы можно было высказать Глории свое возмущение по поводу секретов, которыми та не захотела делиться?

Да, но об этом она мечтала до того, как поцеловалась с Бастианом.

Даже просто признаться в том, что такое событие имело место, уже нелегко. Тем более что все происшедшее помнилось ей смутно, как в тумане. Единственное, что она помнила твердо, — диван, рука, которая легла ей на колено, покрытое легкой щетинкой лицо, которое царапало ее щеку. И, наконец, блаженное мгновение, когда их губы затрепетали совсем рядом — и встретились.

Оба они остались одетыми — значит, ничего, собственно, и не произошло, кроме поцелуя. И теперь, в ожидании прихода Глории, Лоррен приходилось гадать: сказать или не сказать? Оставляя в стороне тот факт, что Глория собирается выйти замуж за мужчину, который будет, скорее всего, обманывать ее, как объяснить то, что Лоррен оказалась в пентхаусе Бастиана?