— Тихо, ты! — прошипела я и, пользуясь тем, что мне удалось до него дотронуться, послала в его сознание заряд месмы — команду «лежать смирно». И он покорно замер, только дрожал крупной дрожью от ужаса.

— Ловко ты меня провела, цветик мой. — Горячее дыхание Малика обожгло мне щеку, и я дернулась. — Ты всегда была мастерица на разные трюки...

Месма, напомнила я себе, всего-навсего месма. Он не рядом, он в нескольких шагах от меня.

— Беги домой! — велела я Газзе, подкрепив свои слова гипнотическим толчком.

Стоило мне отпустить его, как он, шатаясь, поднялся на ноги и, покачиваясь как пьяный, двинулся прочь из проулка, туда, где светились вывеска паба и редкие уличные фонари.

Теперь можно и повернуться. Ме-е-едленно, заранее заняв оборонительную позу... Сердце у меня от волнения колотилось где-то в горле.

Малик стоял, обессиленно прислонившись к кирпичной стене, и перламутровая рукоятка ножа выделялась на черном шелке его рубашки, словно восклицательный знак.

— С-с-серебро, Роза, — прошипел он, обвиняя, и каждое слово жгло меня, как клеймо.

Мгновение я в отчаянии не сводила с него глаз, но все-таки скомандовала себе: «Беги!» — и ринулась прочь.

Я мчалась так, как под силу мчаться только вампиру, да к тому же подгоняемому предрассветными сумерками, когда темнота постепенно отступает и неумолимо надвигается утро. Невидимо и неслышно для встречных, я неслась, легко преодолевая любые препятствия, перемахивала через ограды, летели мимо размытые дома и неясные фигуры ранних прохожих, и ветер свистел у меня в ушах, мешаясь с шумом утреннего транспорта.

Как и Газза, я спешила домой.

Насмерть ли я ранила Малика? Да, я ударила его серебряным ножом и метила в сердце, но попала ли в цель? Судя по всему, я уже почти добралась до дому. Лоу-Кортс справа, Сомерсет-Хаус слева... Быстрее, еще быстрее... Убила ли я Малика? Я ведь не почувствовала, чтобы жизнь покинула его тело... Поворот со Стренда... теперь к Ковент-Гарден... В прошлый раз, когда я убила вампира, ощущение было совсем иное. Так, теперь вот сюда, между церковью Святого Павла и Эппл-маркет, быстрее, быстрее... Я летела, окрыленная надеждой, но старалась не думать о том, на что же именно надеюсь.

Вот и знакомая лестница в дальнем конце церковного садика. Скорее, скорее вскарабкаться наверх и спрятаться в квартире. Нужно успеть, пока солнце не поднялось над горизонтом, пока чары не обернулись против меня и я не упала замертво, убитая первым же утренним лучом.

После такого забега подниматься по пожарной лестнице было трудно, к тому же перед рассветом вампиры слабеют, и на полпути я, обессилев, остановилась и привалилась лбом к холодному металлу ступенек. Сердце забухало, затем замерло. Отсюда до земли тридцать футов, высоко, падать нельзя, слишком велик риск, а уж что будет, если меня обнаружат, вообще подумать страшно. Закрыв глаза, я усилием воли запустила сердце сызнова. Бейся же, проклятое, бейся! Мне нужно попасть домой. Но оно еле-еле трепыхалось в груди. С трудом оторвав руку от перекладины, я ухватилась за следующую, подтянулась и полезла дальше.

Стена исчезла.

От неожиданности меня качнуло, я до боли стиснула металлическую ступеньку. В ноздри мне хлынуло благоухание лаванды, розмарина и лимонной мяты, я увидела перед собой гравий и поняла, что достигла цели. Цветы цвели на моей крыше.

Я последним усилием перевалилась через край, почувствовала, как мелкий гравий впивается в коленки и ладони, и в изнеможении рухнула ничком. Сил двигаться дальше не было. У самых моих пальцев, складываясь и раскладываясь, проползла желтенькая гусеница с черным брюшком. По гравию проскрипели чьи-то шаги.

Сердце у меня остановилось.

Я приподняла голову и взглянула на восток, туда, где над горизонтом уже протянуло свои бледные пальцы солнце. На меня упала тень, обширная и длинная, потом она опустилась, и, когда первые солнечные лучи коснулись моей кожи, я утонула в пламени.

Меня обволакивал сладкий аромат гардений. Я уснула на полу, головой на кирпичах, и их острые края впивались мне в щеку. Знакомая рука мягко потормошила меня за плечо. Я крепче прижала к себе любимую игрушку — серого махрового слоника — и попыталась уснуть поглубже.

— Женевьева, moj angelochek! — Матильда, моя мачеха, оторвала меня от земли и взяла на колени. — Просыпайся, пора вставать.

Мне снились те давние времена, когда мир мой был устроен гораздо проще. Я знала, что былого не воротишь, и все-таки зарылась лицом в нежную шейку Матильды, надушенную гарденией, и запустила пальцы в ее длинные золотые локоны.

— Malishka, зачем же лежать на полу, будто простая крестьянка? — Матильда похлопала меня по спинке. — А кому папа подарил такую уютную кроватку? Неужели она тебе не нравится?

Я сунула палец в рот и сонно пробормотала:

— Дженни устала.

— Ты, наверное, переутомилась — слишком заигралась. — Матильда прижала меня к себе. — А у нас с папой для тебя сюрприз.

— Сюпьиз? Хочу сюпьиз, — прошепелявила я.

— Но сначала давай-ка приведем тебя в порядок, — Матильда стряхнула пыль с моего вельветового комбинезона. — Девочки должны ходить в платьицах и с бантами.

Я вытащила палец изо рта и сонно воззрилась в большие синие глаза мачехи:

— Бесси говорит, я всегда пачкаюсь как свинюська.

— Свиньюшка! — Матильда передразнила северный выговор моей няни и улыбнулась. — Ничего, мы отмоем тебя в ванне.

Протянув руку, я погладила ее по щеке:

— Ну, Тильди, я хочу сначала сюпьиз!

Мачеха рассмеялась, блеснув белоснежными клыками и сверкнув сапфировыми глазами:

— Ну уж нет, malishka, сначала ванна. А свои чары прибереги для отца, меня ими не проймешь.

— Не хочу мытись! — надулась я.

— Мыться, деточка, — поправила меня Матильда, подчеркнуто четко произнося слова.

— Не хочу мыться, Тильди, — повторила я и погладила ее по шее, где на нежной коже вздулся след от укуса.

— Молодец, теперь правильно. — Она улыбнулась и унесла меня из детской.

Матильда за руку повела меня вниз по лестнице, через холл, в отцовский кабинет. Каждый мой шажок гулким эхом отдавался в каменных серых стенах, а я неотрывно смотрела под ноги, точнее, на новенькие черные замшевые туфельки, украшенные зелеными атласными бантами, и еще — на танцующий подол пышного атласного платья, тоже зеленого. И кивала в такт шагам и шелесту — топ, шурр, топ, шурр, — отдававшимся от серых каменных стен.

Наконец мы очутились у темной дубовой двери в кабинет. По обе стороны от нее колебались огоньки множества свечей в настенных канделябрах, точно стайки светляков.

Матильда плавно присела и, ловко удерживая равновесие на высоких каблуках, поправила зеленую ленту, которой были повязаны мои волосы, — а-ля Алиса в Стране чудес.