Чтобы потом, если доведется…

Это был темноволосый человек средних лет – широкоплечий, но худой, с ломаными чертами лица и непомерно-широкой переносицей. Но всего удивительней были глаза. Эльсвик не рассмотрел, какого они были цвета, настолько неожиданным показалось ему выражение этих глаз. Ни жестокой радости, ни кровожадного удовлетворения. Только легкая усталость, простительная человеку, который только что неплохо потрудился. Да, пожалуй, насмешка. Но не злобная, а так… никакая, относилась она, похоже, вовсе не к британскому графу. Но к кому?

Осуществить свое намерение – гордо дойти до корабельного трюма, граф не смог. Сил хватило только на этот взгляд. А потом он опустился на палубу и, хоть не терял сознания, но понял, что с места не сдвинется. Просто не сможет.

В сумерках огромный, как медведь, грубоватый парень, объяснившись знаками, отвел графа к мачте и умело замкнул вокруг пояса железный обруч. Эльсвик и не подумал сопротивляться. И страх тут был не при чем.

Медленно, с трудом, но граф все-таки начал постигать науку «непротивления неизбежному». Прикованный к мачте здоровой, в руку толщиной, цепью он учился терпеть и ждать.

«Долорес» все еще стояла на якоре, хотя величественный «Сан-Фелипе» давно отчалил. Причину такой медлительности не понимал не только пленный Эльсвик, но и большинство матросов. Но никто ни о чем не спрашивал ни капитана, ни старого, седого штурмана-португальца. Им было велено ждать – и они ждали.

Интерес к пленнику быстро пропал, тем более что сам Эльсвик вел себя спокойно и сдержанно. Ничего не требовал, оскорблений не выкрикивал, просто тихо сидел, сгорбив красные, обгоревшие плечи, и смотрел прямо перед собой бездумными светлыми глазами.

Кормили его два раза в день, и, по его нынешним представлениям, вполне сносно. Жизнь моряков протекала у него на глазах – праздная жизнь людей, в общем-то, не избалованных бездельем и, зачастую, не знающих, как распорядиться этим нежданным даром небес. Испанцы пили дрянное вино, играли в кости, иногда вспыхивали короткие, яростные драки. Случалось, на палубу капала кровь. Тогда появлялся боцман, и здоровенными кулаками и сочной бранью восстанавливал порядок. Худые, бородатые люди жадно посматривали на близкий берег, куда их почему-то не пускали, но протестовать не смели.

В ту ночь, по счету – третью, граф, беспокойно дремавший на жесткой палубе, проснулся от противного скрипа. Приоткрыв глаза, он осторожно осмотрелся, медленно поворачивая голову. Темно было – хоть глаз коли. Новолунье. И фонари, освещавшие палубу, кто-то позаботился убрать. Полагаясь больше на слух, чем на зрение, Эльсвик определил, что к «Долорес», стоявшей на рейде, причалила шлюпка. Спустя несколько минут, опять-таки, судя по звукам, на палубе появились какие-то люди и, покряхтывая, тихо, но с чувством поругиваясь, втащили что-то очень тяжелое. Граф вглядывался во тьму до рези в глазах и напрягал слух, но тщетно. На «Долорес» стояла тишина. Вспыхнувшая, было, тревога, что на корабль напали и сейчас начнут беспорядочную резню, пропала. Ясно, что никто бы не отважился на такое у самого берега. Трап, похоже, подняли, и шлюпка тихо, почти не поднимая весел из воды, отошла от корвета.

Осторожно, поддерживая цепь, чтоб не звякнула, граф приподнялся, пытаясь разглядеть ночных гостей.

Глаза, уже привыкшие к темноте, различили у правого борта темные силуэты. Но сколько их и кто они, Эльсвик не понял.

На корабле явно происходили странные вещи, причем команду в известность не поставили. Две темные фигуры растворились в ночи, причем, без сомнений, уволокли с собой какую-то тяжесть. Остальные направились вперед… К нему. Вернее, не к нему, а, конечно, к капитанской каюте. Эльсвик отпрянул и плотно зажмурился. Шаги приближались. Негромкий разговор по-испански… И вдруг порыв ветра принес аромат тонких духов.

Странная компания прошла мимо, и граф, не утерпев, приоткрыл глаза, повернув голову вслед уходящей незнакомке. Но ничего не увидел, кроме плотного темного плаща, скрывавшего невысокую изящную фигуру.

Женщина? Жена капитана или его дочь? Какая-нибудь пассажирка? Но отчего в такой тайне? Видела ли она его? Вероятно, нет. Женщины по природе своей сострадательны. Или это такая же английская пленница? Но тогда…

Граф не успел додумать, что «тогда», потому что услышал знакомый, отвратительный лязг. Открывали корабельный трюм. Эльсвик сжался, старательно притворяясь спящим и ожидая «медведя», но никто его не тронул, и вскоре на палубе снова установилась мертвая тишина, которую нарушал лишь периодический звон корабельного колокола, отбивавшего склянки.

Ночь подарила Эльсвику загадку и бессонницу. И кое-что еще, но об этом он узнал значительно позднее. А на рассвете «Долорес» подняла паруса и вышла в открытое море.

* * *

Неслышно ступая по мягкой траве, она пробиралась в сторону леса. Где-то поблизости слышались голоса, и тянуло горьковатым дымом.

Тридцать восемь человек унес шторм. Две трети экипажа. Невольно Ирис подумала, что доля остальных, в случае удачи экспедиции, увеличилась втрое. И мысль эта не показалась ей кощунственной. Жестокая мораль этих мест оставила на ней отпечаток. Наверно, не скоро она от него избавится. Если выживет. Но эти мысли занимали ее недолго.

Ирис шла вперед, стремясь уйти как можно дальше от лагеря и от Керби до того, как ее отсутствие заметят и начнут искать. Ей хотелось поразмышлять в одиночестве.

Она снова попала в ловушку. А друзья, меж тем, нуждались в помощи. Ей не везло с самого начала. Вернее, как выразился Волк, «слишком везло». Не раз и не два она могла погибнуть, но с честью выходила из расставленных капканов, а ведь их ставили люди, знавшие в этом толк. Все это можно было объяснить лишь невиданной благосклонностью фортуны. Но цель ее была все так же далека. Сейчас она остро жалела, что нет рядом Харди Мак-Кента и Дика Вольнера. Они остались на корабле Рика. Ирис скрыла от них свое бегство, решив, что в одиночку будет легче ускользнуть от ищеек Родриго де Вальдоро, а жемчужное ожерелье за двадцать тысяч песо навербует ей помощников, сколько нужно и даже больше. Жемчуг был при ней, но на Эспаньолу она могла попасть разве что вплавь. Это кораблекрушение было фатальной неудачей.

Ирис задумалась так, что едва успела остановиться. Она чуть не налетела на низко висящую обломанную ветку. Девушка огляделась. По правую руку от нее из земли выступали какие-то каменные обломки, заросшие густым кустарником, а совсем рядом высился огромный платан, размером со среднюю башню.

У берега открывалась скалистая бухта. Очень удобная для стоянки, но попасть в нее можно было, разве, по воздуху. Ирис угодила к приливу и, рассматривая хищный оскал рифа, содрогнулась – что же тут было во время отлива? Вокруг немыслимого нагромождения почти отвесных скал сплетались в косы и скручивались воронками вьюнов течения, гибельные для легких кораблей. Но сразило девушку не это. Посреди недоступной бухты на якоре стоял огромный трехмачтовый фрегат. Прекрасный корабль знал лучшее место и, без сомнения, единственное, годное для корабля такого водоизмещения. Фрегат стоял со спущенными парусами, как гордый лебедь. Линии его бортов были так элегантны, что любой мало-мальски сведущий человек мог бы без ошибки назвать место его постройки – Кадис. Его нельзя было увидеть с моря. Разве что подойти совсем близко, но этому мешали скалы. Трудно было заметить его и с суши – густой лес совершенно скрывал стоянку испанца от посторонних глаз. Хитро. Очень хитро. Кто бы ни командовал этим красавцем, шляпой его не назовешь. Ирис криво улыбнулась. Чтобы узнать название корабля и имя владельца, ей не надо было подниматься на борт. Это был флагман эскадры испанского сеньора, дона Хуана де Вальдоро, не так уж давно почившего… Так что же? Крушение, забросившее ее на остров, было счастливой случайностью? Шепотом она поблагодарила Бога за этот чудесный подарок.