– Надеюсь, ты эту связь не афишируешь, – взяв двумя пальцами полумесяц творожного печенья, неодобрительно произнесла волшебница. – Впрочем, если послушать баллады, которые о тебе распевают по кабакам, все твои любовные тайны давно стали народным достоянием.

– И еще в десять раз сверх того, – подтвердила Ренарна. Она уже расправилась с обедом, которого Венусте хватило бы на два раза, и задумчиво теребила кончик толстой черной косы, переброшенной через плечо. – Вен, что значит «огонь не может сгореть в огне»? Какой в этом может быть смысл?

– Буквальный, я думаю… А в чем дело?

– Перед тем как до меня добрался твой курьер, мы – то есть команда лихих ребят, которым хорошо платят – разнесли на западе Вазебры гнездовье ухмыров. Потом подались на побережье, в Инсадаг, и там загуляли. С нами была одна вазебрийская ведьма, ее зовут Осуну. Мы послали оборзевших мужиков к демонам и шлюхам, а сами отправились к ней домой. Осуну угощала меня своими настойками на северных ягодах, потом стала ворожить на суженого в будущих жизнях. Мы хор-р-рошие были, она предложила: выбирай, на кого погадаем – на Унбарха или на Тейзурга? Естественно, я выбрала Золотоглазого, потому что он гадюка на три четверти, а Унбарх – с макушки до пят, со всеми потрохами. В общем, выпало, что быть мне рано или поздно любовницей Тейзурга. Осуну раскидывала при лунном свете гадальные пластинки, вырезанные из кости однорогого лунного демона, которые нашла в развалинах древнего храма Лухинь, и те сами собой мерцали зеленым, голубым, лиловым. Повеселились мы с этой ворожбой, а потом разложили во дворе костер из старой мебели, которую Осуну давно собиралась выкинуть, и начали вокруг него плясать – кто быстрей разденется во время пляски…

– И много выжрали, две дуры? – звенящим от злости голосом перебила Венуста.

– Мы были пьяные, но кто бы к нам сунулся – ведьма, которую весь город знает, и берсерк. Даже соседи Осуну, которых мы разбудили, ничего не швыряли в нас через забор.

– А надо было! Я бы швырнула чем-нибудь потяжелее, и в одну, и в другую. Везет мне сегодня на сбрендивших кошек… Разве сама не понимаешь, что вы сделали? Заякорили вероятность! Надо было додуматься – ворожить на пластинках из костей однорогого лунного демона, да еще при лунном свете… Будущее – бесконечное множество нитей, расходящихся в разные стороны, оно существует и в то же время не существует, и вы напоили силой одну из этих бесчисленных нитей – словно стебелек, который выделяют среди других и ставят в воду. Ужас, как, наверное, икалось в ту ночь Тейзургу, где бы он ни находился!

– Это была просто игра. Нам с Тейзургом никогда не встретиться, он же, по всем свидетельствам, ушел в какой-то немыслимо далекий мир. И не представляю, что бы мы с ним друг в друге нашли.

– Что нашла бы в нем ты – здесь и представлять нечего: показал бы он тебе издали какой-нибудь особенный меч, или арбалет, или мелкую метательную пакость, и ты бы сразу к нему побежала, на ходу задирая юбку. Тебя же только помани оружием, как ребенка новой игрушкой! А что нашел бы в тебе он, тоже можно не ломать голову. Рен, ты похожа на лес, на море, на цветущую степь… На ураган, когда тебя охватывает боевое безумие. Золотоглазый оценил бы. Он и впрямь был той еще гадюкой, я ведь читала в Кариштоме его мемуары, но он умел видеть и отличать то, что не имеет цены. Может быть, только поэтому он не стал гадюкой законченной, как Унбарх. Но вы с этой дурехой Осуну наварили каши… Хорошо, если растревоженные вами вероятности постепенно сойдут на нет, а если когда-нибудь придется расхлебывать?

– Расхлебаю. Подожди, я еще главного не рассказала. Пляшем мы у этого костра из поломанных комодов, пляшем, и вдруг она остановилась, закрыла глаза, и я тоже остановилась. Пламя трещит, вокруг холодная лунная тишина, Осуну поднимает зачерненные углем веки и печально так говорит: «Не плачь. Огонь не может сгореть в огне». Наутро, когда мы протрезвели, я так и не добилась, что она имела в виду, потому что она этого не помнила. А мне ее слова душу перевернули. Вен, я редко плачу, и никогда – из-за пустяков. Если это предсказание, мне придется кого-то оплакивать. Я перепугалась, когда появился твой курьер, и сразу рванула сюда, но ты не огонь, это не твоя стихия. Ты, скорее, вода. Значит, кто-то еще.

– Это не такое уж плохое предсказание, смотри: не плачь, не может сгореть – то есть дело обстоит не так плохо, как тебе показалось.

– Хотелось бы надеяться, – согласилась Рен, хотя видно было, что пророчество пьяной ведьмы запало ей в душу и не скоро отпустит.

Потом, ухмыльнувшись, привстала, протянула руку… Волосы Венусты, скрученные в аккуратный узел, шелковой волной скользнули по шее, рассыпались по плечам.

– Это еще что такое? – Рен вертела в пальцах стилет в серебряных ножнах, с меняющим цвет александритом на конце рукоятки.

– Это для самообороны. Ты мне прическу испортила!

– Вен, ты и вправду умеешь этим убивать?

– Нет, но в моем положении с кинжалом как-то спокойней.

– О Золотоглазый, мой суженый…

– Не говори так, накличешь, – сердито оборвала ее Венуста. – Уже накликала, так хотя бы не усугубляй, а то либо он за тобой придет, либо тебя к нему рано или поздно зашвырнет.

– А ты не втыкай в свою прическу гостинцы для неприятеля. Вен, я говорю на полном серьезе. Никогда не носи с собой оружие, которое не сможешь пустить в ход. Во-первых, тебе от него никакого проку, во-вторых, его могут отобрать и использовать против тебя. Ты же чародейка, вот и применяй магию, а этот красивый стилет повесь дома на стенку или убери в шкаф.

– Ладно, только сейчас дай его сюда, мне нечем заколоть волосы.

– Тебе и так хорошо.

– Рен, отдай!

Звук открывающейся двери, короткое звяканье колокольчика и радостный девичий возглас:

– Добрый день, госпожа Венуста, здравствуйте! Как хорошо, что я вас застала…

Она сидела вполоборота к двери и не видела вошедшую, но по голосу узнала Марьесу, племянницу хозяина «Чайкиного домика».

Марьеса была ее протеже. Чародейка превратила скромный светло-русый ручеек ее волос в роскошный водопад, привела в идеальный вид кожу, зубы и ногти. Безвозмездно. Если судьба к тебе щедра, время от времени нужно что-то кому-то отдавать, ничего не требуя взамен, тогда легче будет балансировать посреди этой круговерти, называемой жизнью, – Венуста рано это поняла и занесла в список своих личных правил. Марьеса, впрочем, в долгу не оставалась: смышленая, жизнерадостная, общительная, она приносила госпоже Лурлемот последние городские известия и порой приводила богатых клиентов. Судя по тому, как она влетела в трактирный зал, опять что-то есть.

– Госпожа Венуста, вас это должно заинтересовать!

Чародейка развернулась на стуле – и нет, не ахнула, но на мгновение застыла в неловкой позе. Как будто время запнулось, а потом потекло дальше.

Марьеса всегда одевалась смело, но эта черно-белая пелерина в косую полоску и залихватски сдвинутый берет с зеленым пером…