Роман содержал салон, оплачивал рекламу и накладные расходы, связанные с приездом эстонок в Бостон. Процветали «мир, дружба, жвачка» – девушки жили вместе с Романом и его женой, ели-пили с одного стола, отмечали эстонско-американские праздники и составляли одну дружную общину.

Но в семье – «не без урода».

Как-то раз в Америку по приглашению Ромы приехала массажистка с говорящей фамилией Рэбане, что по-эстонски означало «лиса».

Анжела-Лиса проработала в салоне десять дней, сослалась на болезнь сестры и улетела рейсом Finnair назад в Таллин. За это время она успела зарекомендовать себя, как «гребаная ленивый алкоголичка».

Рассказывая о ней, из спокойного эстонца Рома превращался в горячего осетинского парня.

Улетая домой, Анжела Рэбане взялась передать восемь тысяч родителям одной из эстонских девушек-массажисток, которая осталась в Бостоне на второй срок. Вдобавок она одолжила у Занавески еще две тысячи долларов – якобы на операцию сестре, умирающей от рака.

К сожалению, отец трудолюбивой подруги зря прождал Анжелу Патрикеевну в международном аэропорту Таллина. Девушка скрылась, а вместе с ней и десять тысяч.

По тысяче за день пребывания в Штатах плюс непогашенный долг за визу и авиабилеты.

Совсем неплохо!

Телефоны юной аферистки не отвечали, со съемной квартиры она съехала. Еще через месяц до Ромы дошло наконец, что его «развели как лоха». Замедленный Роман уже собирался забыть о своих расходах, списав их на «досадный недоразумение».

В то же время его обманутая работница плакала навзрыд, не смирившись с коварством нечистоплотной товарки. Как и у Кая из «Снежной королевы», сердце холодного эстонского парня дрогнуло – он позвонил своему приятелю в Эстонию с просьбой разыскать беглянку и напомнить о долге.

Во время того телефонного разговора Роман Занавески и подписал себе приговор.

Еще через месяц поисков Анжела нашлась – пьяная и на кокаине, а Ромино доверенное лицо было послано куда подальше.

Протрезвев, девушка сделала необходимые, поистине ленинские выводы, что «промедление смерти подобно», а нападение – лучшая защита, и побежала в таллинскую полицию.

Сенсация! В сонной столице молодого европейского государства свила гнездо самая настоящая работорговая сеть!

Независимая Эстонская Республика решила «прогнуться» и немного полизать задницу мировому жандарму. Быстренько и со вкусом была спланирована и проведена блестящая совместная операция эстонской полиции и американских ФБР, Службы иммиграции и натурализации и, «не пришей кобыле хвост» – Diplomatic Security Services[163].

Анжеле-Лисе нацепили на силиконовую грудь микрофон, дали государственных денег для возврата долга и получения аудиокомпромата против Романа.

И она пошла на встречу с таллинским другом «рабовладельца».

Одновременно с этим в Бостон на работу к Роме отправили еще одну эстонскую Мата Хари и тоже с микрофонами в лифчике. Ничего не подозревающий Занавески дал ей исчерпывающие телефонные инструкции, как обмануть американских таможенников, что отвечать на их каверзные вопросы и как будет обустроена жизнь массажистки, не имеющей официального права на работу.

Мышеловка захлопнулась, компромат собрали, лавочку можно было закрывать!

Как и положено, Рому и девушек арестовали на рассвете.

Через день работниц отпустили, взяв необходимые показания о пытках и угрозах эстонского маркиза де Сада. В одночасье «жертвы работорговли» позабыли совместное житье-бытье, общий стол и заверения в вечной благодарности «международному сутенеру» за редкую возможность попасть в Америку.

Прокуроры быстро объяснили «горячим эстонским девушкам» их status quo.[164] За сотрудничество с властями «современным рабыням» и их семьям в Эстонии пообещали грин-карты.

Совсем неплохо и абсолютно бесплатно! Вместо того, чтобы платить по тридцать тысяч фиктивным американским мужьям или нанимать дорогущих иммиграционных адвокатов. Более того, «несчастным» предоставили государственное жилье, медицинскую страховку и социальные пособия. Эстонские иуды в мини-юбках получили все на блюдечке с голубой каемочкой благодаря закону «О защите жертв человеческого траффикинга» и модным установкам Белого дома.

Поскольку Ромина сага очень напоминала мои собственные «хождения по мукам», мы с ним быстро нашли общий язык.

С двумя другими соотечественниками из моего отряда я практически не общался.

Итак, судьба свела меня еще с тремя новыми «русскими» – Алексом, Санькой и Ромой.

На тюремном языке и они, и я проходили под общей кликухой «Russian». Туда же автоматически попадали все прочие «шведы» – выходцы из Союза ССР, независимо от срока их пребывания в Новом Свете. Насильственная русификация иммигрантов наблюдалась как «на воле», так и в тюрьме Форт-Фикс, «за забором».

Дело доходило до абсурда. Как-то раз мне пришлось обратиться к дежурному надзирателю. У меня спросили фамилию, и, услышав в ответ «Трахтенберг», образованный офицерен воскликнул:

– Ты, наверное, русский? Работаю здесь уже двенадцать лет и все время удивляюсь – почему ваши русские фамилии такие сложные?

Я мысленно умирал от смеха.

Рассказывать ему о «Поправке Лаутенберга»[165], на которую должны молиться все иммигранты-евреи из СССР, а также объяснять, что большинство «русских» в Форте-Фикс имеют «джуиш рутс»[166], я не стал. Пусть остается в сладостном неведении, что Трахтенберг – это типичный славянин.

Поначалу подобное русофильство выглядело как недоразумение. Но уже через пару месяцев пребывания в США новый американец осознавал, что Циля Шлемовна Моргенбессер и Ицык Хаимович Альтшулер были самыми настоящими русскими.

Говорили, что в Америке насчитывалось три миллиона человек выходцев из СССР. И вполне естественно, что какой-то мини-процент этой популяции окопался и на Южной стороне Форта-Фикс.

В столовой мы с Ромой оказались за соседним столом с еще одной группой славян.

Настоящее «дежавю».

Еще человек шесть. Опять короткие представления, дружеские рукопожатия, осторожные взгляды, дежурные шутки с обеих сторон: типичное вручение верительных грамот.

Nothing is new[167].

Один из вкушавших – деловой, коротко стриженный и неулыбчивый сорокалетний крепыш, он же руководитель бандитской бригады собственного имени, слегка приподнял голову от тарелки и посмотрел в мою сторону: