Беседа проходила на древнееврейском языке идиш и была связана с посещением Голдой столичных синагог. Прощаясь, жена министра иностранных дел СССР со слезами на глазах «пожелала благополучия народу Израиля», добавив, что «если ему будет хорошо здесь, то будет хорошо и всем евреям в остальном мире».

Конечно, товарищу Сталину доложили о тёплой и продолжительной беседе Жемчужиной с Голдой Мейерсон, которой в своей пропагандистской деятельности удалось добраться даже до жён членов Политбюро ЦК КПСС. Это вождю советского народа не понравилось, и он тут же вызвал к себе Берию.

Войдя в кабинет Верховного, Берия ещё на ходу тихо промолвил:

– Здравствуйте, товарищ Сталин.

Тот ответил кивком головы. Пока Сталин доставал из ящика письменного стола какие-то документы, Берия стоял молча, навытяжку, словно солдат у Мавзолея Ленина. Он понимал, что Сталин вызвал его к себе неспроста.

Увидев взволнованное лицо своего подчинённого, Сталин улыбнулся и сказал:

– Лаврентий, не стесняйся, будь другом, садись. Нам надо побеседовать. Если хочешь выпить чашку грузинского чая или бокал кахетинского вина, то скажи – я мигом организую.

– Спасибо, товарищ Сталин, лучше потом.

– Как знаешь, потом так потом.

Иосиф Виссарионович сидел, улыбаясь и поглаживая свои знаменитые усы. «Надолго ли у него такое хорошее настроение?» – мысленно спрашивал себя Берия. Он отлично знал характер своего «хозяина», который мог быть ласков, как красное солнышко, и тут же, через пару секунд, стать чернее тучи.

И действительно, оторвавшись от чтения документа, лежащего на письменном столе, Сталин, посмотрев секунды две-три на Берию колким взглядом, резким голосом спросил:

– Лаврентий, знаешь ли ты, кто такая Жемчужина?

– Знаю, товарищ Сталин, – быстро ответил Берия. – Это жена Молотова.

– А твои люди из ЧК донесли мне, что это совсем не жена, а враг народа, лучшая подруга Голды Мейерсон, этой проамериканской шпионки с дипломатическим паспортом.

– Я в курсе дела, товарищ Сталин.

– Если в курсе, то сделай так, чтобы эта еврейская дочь завтра же исчезла из Москвы.

– Будет сделано, товарищ Сталин, – твёрдым голосом сказал Берия и попытался было встать, чтобы откланяться и уйти. Но не тут-то было! Сталин вновь усадил его и уже более спокойным голосом промолвил:

– Не спеши, Лаврентий. Есть ещё одно дело. Мне нравится твоя исполнительность. Я и сам люблю поступать так, как в русской пословице говорится: не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

– Спасибо, товарищ Сталин, за высокую оценку моей деятельности на благо нашей любимой Родины.

Сталин улыбнулся, пытаясь вести беседу в дружеском тоне.

– Вторая моя просьба, Лаврентий, касается Голды Мейерсон и её сподвижников. Эта особа сумела в короткий срок настроить советских евреев против нас и проводимой нами внутренней политики, направленной на дружбу народов нашего многонационального государства.

Верховный несколько секунд молчал, но потом решительно заявил:

– Если не приструнить её многочисленных «друзей», которые на митингах в синагогах кричат: «Дайте нам свободу! Отпустите нас за границу», то дело может закончиться тем, что все наши секреты окажутся на столе у Трумэна, а та кучка евреев-троцкистов, которая останется в Москве, под предводительством Мейерсон будет торжественно шагать по Красной площади.

– Вас понял, товарищ Сталин. Этого мы не допустим.

– Ну, вот и хорошо. Иди, Лаврентий, делай своё дело.

Сталин встал, давая этим понять, что разговор окончен.

На второй день Жемчужина была уже на Лубянке и после короткой беседы с сотрудником НКВД доставлена на Казанский вокзал, где её, как политическую ссыльную, под конвоем поместили в спецвагон для отправки в Кустанайскую область.

Всю ночь под стук колёс товарного поезда она проплакала, надеясь на помощь своего мужа. Но Вячеслав Молотов, зная жестокий характер Сталина, даже не сделал попытки попросить за неё. Он наперёд знал, что из этого ничего не выйдет, как не вышло у Поскрёбышева, личного секретаря товарища Сталина, когда его жену, тоже еврейку, арестовали сотрудники НКВД.

В течение последующих двух недель по всей Москве разъезжали «чёрные воронки» (машины НКВД). Люди в штатском производили обыски в квартирах «неблагонадёжных» евреев, связанных с Голдой Мейерсон и её дипломатическим посольством, арестовывали, допрашивали на Лубянке, судили «тройками», как в военное время, и отправляли подальше от Москвы, в основном на Соловки, в Сибирь и Магадан.

Еврейское сообщество Москвы замерло в ожидании, что будет с каждым из них. Митинговые страсти были перенесены на кухни – до лучших времён. Голда Мейерсон поняла, что в своей пропагандистской деятельности она проиграла. А как хорошо начиналось! Широко, с размахом: тысячи протестующих у синагог, митинги на площадях с громкими речами, толпы людей с плакатами в руках, шествующих по улицам столицы…

А чем всё это закончилось? Всё сошло на нет почти за две недели. Голда Мейерсон не могла понять, в чём причина провала её, как она считала, исторической миссии. А потом поняла: крохотная Арабская республика Палестина, с которой ей раньше приходилось иметь дело и вести сионистскую пропаганду, – не огромный Советский Союз, а арабские лидеры – не товарищ Сталин. Оказалось, что масштабы страны и исторической личности имеют значение…

В Тель-Авиве не могли не заметить активную деятельность Министерства внутренних дел СССР в отношении некоторых советских евреев. Израильского посла было решено отозвать из Москвы.

Вскоре, а именно 29 марта 1949 года, на стол Сталина легла докладная записка Берии. В ней сообщалось об отъезде Голды Мейерсон из Советского Союза, и излагались соображения о дальнейших шагах израильской дипломатии. Последние заключались в том, что советские евреи «могут и впредь рассчитывать на дружбу с США (с получением финансовой помощи), а со стороны советского руководства не будет ни финансовой помощи, ни переселения».

3

Как ни странно, в Израиле Голду Мейерсон встретили тепло, предложив портфель министра труда в правительстве Бен-Гуриона. Она быстро освоилась у себя дома и активно включилась в борьбу за отстаивание независимости своего молодого государства, окружённого врагами. В этой борьбе Голда полностью поддерживала своего шефа Бен-Гуриона, который к тому же был ещё и лидером сионистской партии МАПАЙ.

Бен-Гурион вошёл в историю человечества как первый премьер-министр и министр обороны нового на Ближнем Востоке государства Израиль. Ему удалось осуществить невероятное – быть «голубем» и «ястребом» одновременно. Помогла природная прозорливость – в своей ядерной политике он умело использовал такое хитроумное понятие, как «ядерная неопределённость», суть которого заключается в следующем: Израиль не признаёт наличия у себя ядерного оружия и в то же время не отрицает его наличие. Кроме того, этому в полной мере способствовала также информационная тишина, благодаря которой Израилю в течение сорока лет удавалось сохранять в глубокой тайне выполнение своей