Пугало, как всегда по-идиотски улыбаясь, ткнуло пальцем мне за спину. Все, что я успел, — развернуться и выставить перед собой шпагу, на острие которой, прямо животом, напоролась очередная из моих преследовательниц. Она схватила меня за плечи, швырнула в воду, так что я ушел с головой, но выбираться обратно на берег не стал — нырнул и поплыл прочь, к противоположному берегу.

Несмотря на то, что первый месяц лета в Кантонских землях выдался жарким, вода оставалась довольно прохладной, поэтому, когда я оказался на той стороне реки, у меня зуб на зуб не попадал. Я подтянулся на торчащих из земли корнях, поджал ноги и тут же выпрямил их, саданув преследующую меня старгу по башке. Она плюхнулась обратно в воду, а я вылез на берег, прямо к ежевичным кустам, где меня уже ждало Пугало.

— Не хочешь помочь? — спросил я у него, пытаясь отдышаться.

Но оно лишь покачало раздутой головой. Одного трофея ему было явно достаточно, и страшило не собиралось снова пачкать серп.

На той стороне берега появилась фигурка Проповедника.

— Людвиг?! — заорал он, прекрасно меня видя. — Людвиг, ты еще жив?!

Это «еще» порядком меня разозлило. Потому что именно благодаря его нытью я присоединился к торговому обозу, вместо того чтобы путешествовать в одиночку, и в итоге влип в эту историю. Это он долго убеждал меня, как опасно ездить по дорогам Вальза, и я, как дурак, повелся на его уговоры. Я был настолько зол, что, когда из леса за его спиной стали появляться преследователи, швырнул знак, направленный в старого пеликана.

Отправил я его горизонтально, с тем расчетом, чтобы Проповедник смог увидеть и спасти свою шкуру. Душа успела выкрикнуть грязное богохульство и умчаться в кусты гораздо проворнее, чем убегал тот заяц, которого я недавно встретил. Так что знак врезался в берег и взорвался, взвившись в небо столбом оранжевого пламени, которое снесло все окружающие деревья и охватило, по крайней мере, четверых вампиров, чему я был несказанно рад.

Но моя радость меркла по сравнению со счастьем Пугала. Это так едва в пляс не пустилось и показало ладонями, что аплодирует моему чувству юмора. По его мнению, бегущий и ругающийся Проповедник выглядит исключительно смешно. Оно было столь довольно, что пошло мне на уступку: когда рядом появилась скинутая мной с берега старга, отчекрыжило ей голову и мощным пинком, словно мяч, отправило ее далеко-далеко в воду.

— Очень любезно с твоей стороны, — пробормотал я, жалея, что потерял шпагу, когда упал в реку.

Пугало небрежно поклонилось. Пламя на той стороне начинало стихать, обнажая обугленную землю и обгоревшее тело. К сожалению, мне удалось прикончить только одну из старг, так что еще три как раз ползли к воде с явным намерением меня выпотрошить.

— Чтобы вас черти взяли! — искренне пожелал я им. — Как насчет того, чтобы прикончить и этих?

Но Пугало лишь равнодушно отвернулось.

Трое — это очень много. Будь старга одна, и я бы рискнул с ней справиться, но когда их столько, лезть в драку — настоящее самоубийство. Пускай они ненамного проворнее меня, но гораздо выносливее, так что бездумный бег рано или поздно все равно приведет меня в очень неуютное, холодное местечко, где обитают лишь черви, — могилу. Но мне оставалось только бежать.

Возле высокого муравейника, по которому деловито перемещались рыжие лесные муравьи, я остановился и сориентировался по солнцу. Если я правильно все рассчитал и река была именно Швальзом, то мне следует двигаться на запад. Тогда, в конце концов, я должен выбраться на тракт, а там уж — как получится.

Я вконец выдохся, скинул куртку, но легче от этого не стало. Старги, не скрываясь, перекликались у меня за спиной. Оставалось лишь радоваться, что эти иные существа не владеют боевой магией. Бог или дьявол, вот уж не знаю кто, наградил их сильной способностью к целительству и на том успокоился.

Пару раз я падал, скатывался с пригорков, вскакивал и несся дальше. Я был зверем, и меня загоняли — чтобы понять это, много ума не требовалось. Теперь время от времени раздавался голос лишь одной старги, что была у меня за спиной. Она гнала меня вперед, а ее дружки, надо полагать, обходили с флангов.

Лес поредел, затем и вовсе отступил, я из последних сил бежал по полю, туда, где начинался тракт, даже не зная, что делать дальше. Оглянулся и увидел первую из гадин не далее чем в двухстах ярдах от себя. Это, без всякого сомнения, придало мне сил.

Когда я обогнул заросли высокого репейника, то заметил вдалеке четверых мужчин, устроившихся на привал, а рядом с ними — стреноженных лошадей. Я заорал им, чтобы они проваливали, замахал на бегу руками, но добился лишь того, что сбил дыхание. Один из незнакомцев, высоченный и широкоплечий гигант, встал с земли, приложил ладонь козырьком, закрываясь от солнечного света, бьющего ему прямо в глаза, и посмотрел на меня.

Он не мог не видеть, какие страхолюдины бегут следом за мной, но остался спокоен. Лишь коротко бросил что-то своим товарищам. И двое из них не спеша, с ленцой встали с земли. Только теперь я разглядел на них темные монашеские рясы и алые веревки-пояса. Будь у меня побольше сил, я бы заорал от радости. Монахи из ордена Святого Каликвия, самые верные воины Господа, были моим спасением.

Гигант резко махнул мне рукой, и его жест недвусмысленно говорил: «Ложись!» Я так и сделал, «рыбкой» нырнув в клевер и вжавшись в приятную, пахнущую лугом землю.

Церковная магия оказалась нешуточной. Хоралы возопили так, что даже ангелы на Небесах должны были их услышать, чего уж говорить обо мне? Когда эта штука прошла надо мной, сознание затопил свет, и был он настолько горячим и мучительно ярким, что я едва не расплавился от накатившего религиозного припадка…

Я полностью потерял всякое представление о времени, лишь почувствовал, что меня ставят на ноги и поддерживают за плечи.

— Эк его зацепило, — с усмешкой сказал чей-то голос. — Перестарался ты, брат.

— Еще бы не зацепило, — прогудел бас. — Вам когда в последний раз отпускали грехи, Людвиг?

Я промычал нечто невнятное, пытаясь пересилить в себе желание упасть на колени и биться лбом о землю, пока меня не простят за все мои прегрешения. Достаточно неприятное ощущение — потерять волю и превратиться в фанатика веры. Дыхание перехватывало так, что в горле начинало клокотать, язык, вопреки моему желанию, начал произносить молитву.

— Э-э-э… — с досадой произнес усмехающийся голос. — Феломиченцо, пойдем проверим, что там с кровососами, а вы, мастер Титко, помогите брату Курвусу.

— За стражами я только еще и не ухаживал, — ответили ему, но кто-то взял меня за локоть с другой стороны.

Хоралы поутихли, перестали реветь так неистово, да и у меня пропало желание рвать на себе рубаху и каяться, но в голове все еще играла органная музыка, а свет по-прежнему заливал все вокруг. Меня усадили, и я почувствовал тяжелую ладонь у себя на лбу. Зашипело, словно на сковородке, свет померк, появилось поле, трава, клевер, ползущие над лесом безмятежные облака и солнце в зените.