еще обе эти истории — российская и германская — поучительны и удивительны, так это тем, что они обе как бы опровергают закон Гришема (см. Глоссарий): в этих случаях «хорошие деньги» почему-то вытеснили «плохие». А должно быть наоборот. Почему вдруг такое исключение из общего, казалось бы, правила? А потому, что в данном случае «плохие» («совзнаки», да и полностью вышедшие из доверия «несолидные» веймарские марки) уже вообще деньгами в полном смысле слова считать было нельзя. Все-таки во всех описанных Томасом Гришемом случаях даже и «плохие» пользовались кое-каким доверием населения. Все-таки минимум респектабельности необходим, чтобы циркулировать в обществе! А бессмысленные фантики этой роли играть никак не могут. Они не «плохие» и не «хорошие», они вообще уже «не-деньги». И еще: такое, видимо, случается в послекризисные, голодные периоды, когда измотанное население сильно ностальгирует по прежней стабильности и жадно хватается за что угодно, что напоминает «доброе старое время». Не дойдет ли мир до подобной стадии снова, уже в XXI веке, разгребая завалы долговых гор? Не знаю, но исключать чего-то подобного нельзя.

В России ХХ века с этого начался НЭП. То есть понятно, что тружениками, винтиками и двигателями НЭПа были «недобитые мелкие буржуи», не успевшие утратить предпринимательских навыков и, как черти из-под лавки, вдруг снова появившиеся на свет при первой же возможности. Но без нормально функционирующих денег все они так бы и остались под этими своими лавками. И, кстати, семьдесят лет спустя в упрек Гайдару ставили, что он сначала отпустил цены, а потом только стал проводить приватизацию. Замечательно было бы сделать наоборот — все, дескать, не так мучительно бы происходило. Замечательно-то замечательно, но реально ли? Чтобы запустить экономику, надо было сначала дать ей полноценную валюту, а сделать это со старыми советскими ценами, увы, было невозможно. Да и какой предприниматель захотел бы торговать заведомо себе в убыток, разве что бандиты, которым надо было хоть как-то отмывать свои неправедные «активы». И дело даже не только в убытках — просто заниматься частным предпринимательством, покупать, продавать, брать кредиты, составлять бизнес-планы, закладывать маржу, высчитывать проценты, руководствуясь при этом несгибаемыми ценами, которые когда-то, в другую эпоху, ковыряя в носу, взял с потолка чиновник Госплана, — дело абсолютно безнадежное. Знаменитая история, передававшаяся из уст в уста в 70-е годы, — об участнике войны, то ли Герое Советского Союза, то ли просто орденоносце, которого бросили на «укрепление торговли» — директором магазина «Овощи-фрукты» в центре Москвы. Магазин тот все как-то не мог выполнить план, и к тому же уровень жалоб и на грубость продавцов, и на отвратительное качество товара почему-то превосходил средние показатели. Герой войны ничего не смыслил в советской торговле, зато был наделен здравым смыслом. Он обнаружил, что в так называемой пересортице и в продукции второго сорта, которой в основном торговал магазин, встречалось тем не менее достаточно много не разворованных почему-то на базе яблок, апельсинов, помидоров и огурцов приличного качества. И вот он посадил просиживавших без особого дела двух молоденьких практикантш из училища на разборку товара. Приличные экземпляры шли в продажу как первый сорт (по соответствующей цене), категория «так-сяк» возвращалась во второй, а гниль выбрасывалась и списывалась.

Не прошло и нескольких недель, как магазин начал выполнять план. Потом по городу поползли слухи о замечательном, удивительном магазине, и люди стали приезжать туда издалека. И даже продавцы почему-то стали меньше грубить. Ну и что из этого следовало? Большая премия для умницы-директора? Нет, его арестовали и собирались судить, и посадить в тюрьму. Потому что он нарушил закон, присвоил себе функции Госплана и Минфина. Только геройские награды спасли директора от лагеря. Но работать в торговле ему навсегда запретили, и, говорят, вскоре он умер от инфаркта, не перенеся позора. А магазин вернулся в свое прежнее, нормальное состояние — пустых грязных залов и полупустых полок. И неважно, что директор ничего, ни копейки, не брал себе, что все были счастливы — и покупатели, и продавцы — и что государство было в финансовом выигрыше. Все равно он заслуживал жестокого наказания, потому что замахнулся на святое. Он позволил себе в рамках одного, отдельно взятого магазина сделать советский рубль отчасти настоящими деньгами. Даже слегка конвертируемыми — по крайней мере, во фрукты и овощи.

Не знаю, насколько подлинно и точно пересказывали эту историю, но понятно, о чем она говорит: для того, чтобы деньги были деньгами, им надо как минимум позволить выполнять функцию ценообразования — выравнивать спрос и предложение. И тогда они способны творить чудеса.

Или вот еще пример, несколько иного свойства. Однажды я с коллегами путешествовал по Японии — по приглашению одной уважаемой местной газеты. И вот помимо множества других чудес решили хозяева показать нам образец народного капитализма и привезли в одно рыболовецкое хозяйство на берегу моря, не очень далеко от Нагасаки. Хозяйство было чем-то вроде кооператива, объединявшего несколько сотен местных рыбацких семейств. Соединение сил позволяло им скидываться, когда это было необходимо, брать сообща кредиты и так далее. Все вообще работало там замечательно и слаженно, как часы. Но особенно меня поразил маленький научно-исследовательский институт (или лаборатория) при этом кооперативе. Несколько трудившихся там инженеров и молодых ученых корпели над способами повышения эффективности труда рыбаков, внедряли всякие мелкие и крупные инновации. Особенно они гордились разработкой одной небольшой группы (три человека, кажется), члены которой придумали, что делать с рыбными отходами, и прежде всего костями. Какой-то они изобрели очень экономичный способ, как перерабатывать эти пропадавшие до этого отходы в замечательные витамины и пищевые добавки, за которые фармацевтические компании были готовы платить приличные деньги. Уже через год все расходы окупились, кредиты были погашены, и кооператив получил источник регулярных дополнительных доходов. «Какую же премию дали вы таким замечательным изобретателям?» — спросил я. Руководители очень удивились. «Какую еще премию? За что же они у нас зарплату получают?» А все это происходило в то время, когда в СССР вдруг задумались о важности материального стимулирования. Когда гремел фильм «Премия» и так далее. И нам это было совсем непонятно: как это так, даже в «совке» дали бы пару месячных окладов за такое замечательное дело, а здесь-то, в меркантильном мире капитализма? Что-то концы с концами не сходятся.

Позднее я обсуждал эту проблему с японскими экономистами, и вот каков примерно был их комментарий. Конечно, особенности национального менталитета играют большую роль. Можно даже предположить, что социализм больше подходит японцам с их педантичностью, дисциплинированностью и терпеливостью, чем русским. Но не в этом дело, потому что никакого социализма в Японии все-таки нет. А