– Угу.

– А ты о нем и Фрэн?

– Угу.

– Ничего себе!

Возможно, следует мыслить шире, не ограничиваться статьей. В этом городке хватит на целую книгу. Ну и ну! Либо трахаются направо и налево, либо убивают. Неудивительно, что отсюда все бегут.

Мартин гонит эти мысли прочь, как недостойные.

– Я и не догадывался, что тебя с Байроном связывали близкие отношения. Моя сегодняшняя статья о том, что на самом деле он был не тем, за кого себя выдавал, смахивает на правду?

– Пожалуй, – безрадостно кивает Мэнди.

– Ты знала о его прошлом?

– Нет. В смысле, я догадывалась, что он служил в армии. У Байрона было несколько татуировок. Но я понятия не имела, что он живет по фальшивым документам. Думала, Байрон Свифт его подлинные имя и фамилия. Ты уверен, что это не так?

– Совершенно уверен. Мы нашли подтверждение тому, что настоящий Байрон Свифт умер в Камбодже.

– Боже правый! Что, если он потому и застрелил тех людей у церкви?

– Не знаю, всякое может быть.

Они стоят в тишине. Каждый поглощен собственными мыслями. Мартин размышляет о том, как Мэнди поддалась обаянию Свифта и спала с ним, хотя знала, что у того еще есть Фрэн Ландерс. Интересно, как она думает о нем теперь, выяснив, что Байрон обманывал их обеих, притворяясь другим человеком? Похоже, ее отношение не поколебалось: она до сих пор защищает Свифта и готова даже показать полиции свой дневник, чтобы снять с него обвинения в причастности к убийству немок. Неужто до сих пор любит?

– И что ты думаешь обо всем этом теперь? – спрашивает Мартин. – Ну, когда узнала, что он был самозванцем?

Мэнди морщит лоб, ее нижняя губа дрожит, глаза выдают боль. Наконец, словно не веря, она, покачав головой, отвечает:

– Я от этого не в восторге. – И все.

Мартин берет ее руки в свои – жест сочувствия и поддержки.

– Поверь, я хочу во всем разобраться, понять, почему он застрелил тех людей. Знаешь, в мой первый день в Риверсенде ты была права: эта история станет настоящей сенсацией. Поможешь?

– Да, если сумею, – кивает Мэнди с серьезным видом.

– Ладно, давай присядем. Я буду записывать.

– Кто бы сомневался. Хочешь расспросить меня сам до того, как этим займется полиция?

«Неужели мои мотивы настолько прозрачны?» – думает Мартин.

– Собираешься написать обо мне и Байроне? Или о Байроне и Фрэн? Не надо, пожалуйста. Если тебе безразлична я, подумай о Лиаме.

Мэнди снова смотрит на малыша.

– Мэнди, кто отец мальчика? Байрон?

Она вскидывает глаза, без стеснения встречая его взгляд.

– Да, но, пожалуйста, Мартин, не пиши об этом ни в коем случае. Тебе нельзя об этом писать. Лиам не заслуживает, чтобы его упрекали грехами отца. Пообещай, что не станешь, и я тебе помогу.

Ее лицо такое искреннее, слова идут от сердца. Как тут не согласиться?

Мартина с Мэнди прерывают снова. За кофе зашла репортерша с радио. Обслужив ее, Мэнди вешает на дверь табличку «Закрыто» и запирается.

– Ладно, давай продолжим.

Мартина разрывают противоречивые чувства. В глубине души ему хочется защитить Мэнди и ее сына; вместе с тем есть и желание допросить, выжать досуха все, что она знает, превратить в статью о ловеласе-священнике, оставившем романтический след в одиноких сердцах Риверайны. И без того замечательная история станет сенсационной. Надо просто добавить чуточку секса и перемешать. Раньше он, не колеблясь, выложил бы на бумагу все: назвал имена Мэнди и Фрэн, рассказал бы, что Лиам – внебрачный сын Байрона Свифта. Это и сейчас сделать не поздно: к тому времени, как очерк, приуроченный к годовщине трагедии, попадет в печать, Риверсенд останется далеко позади. Мартин с триумфом вернется в новостной отдел пожинать восхищение коллег и поздравления руководства. Вновь станет успешным журналистом, возможно, даже последуют премии и добавки к жалованию. Но какой ценой? Правда окажется эмоциональным ударом для Фрэн Ландерс и Мандалай Блонд.

Взгляд Мартина падает на мальчика. Лиам безмятежно играет в манеже, блестя глазками. Нет, ничего не выйдет. Прожженного журналюги, которого некогда знал Макс Фуллер, больше нет. Исчез навсегда. В жизни бывают испытания похуже, чем оказаться пленником багажника.

– Что случилось? – спрашивает Мэнди, почувствовав его беспокойство.

– Ничего, – качает головой Мартин. – Не важно. Слушай, раз уж я решил подробно рассказать об этом публике, дать точное описание Байрона Свифта, или кем он там был, как мне оставить в тени его любовные связи сразу с двумя местными жительницами? Я уже упомянул об интрижке преподобного с одной замужней. Придется каким-то образом ссылаться на его романы. Я не назову ваших с Фрэн имен, а о Лиаме вообще не напишу ни слова… внесу путаницу, скажу, например, что ты из Беллингтона, однако как полностью обойти эту тему, не представляю. Что скажешь?

Мэнди улыбается – неожиданная реакция.

– Прекрасно. Если и впрямь сумеешь так сделать, тогда включай. Я совершенно не против.

– Правда? Уверена? Мне показалось, ты не хочешь, чтобы я упоминал о вашем романе.

– Я не хочу, чтобы ты называл наши имена, а так, конечно, включай. Не понимаешь? Этот мужчина регулярно занимался сексом. Со мной, с Фрэн, бог весть с кем еще. Не правда ли, типичное поведение педофила? Ты слышал когда-нибудь о растлителе малолетних, настолько помешанном на женщинах? Способном поддерживать отношения со взрослыми представительницами нашего пола? Мне под тридцать, а Фрэн – на четвертом десятке.

Мартин улыбается в ответ, дилемма решена.

– Понятно. Значит, я могу использовать это в статье.

– Да. Я только за.

Они сидят в креслах возле входной двери. Мартин включает звукозаписывающее приложение, кладет телефон поверх горы книг на одном из столов и вынимает блокнот, хоть и подозревает, что самое важное Мэнди уже сообщила. Та вытаскивает Лиама из манежа и усаживает себе на колени, скорее всего, ради собственного спокойствия.

– Расскажи мне о нем, Мэнди. Каким он был на самом деле?

– Не от мира сего. Если в ударе, то забавным, внимательным, харизматичным. С ним попросту хотелось находиться рядом.

– Харизматичным? Ну и ну!

Она использовала это слово и раньше, а Робби Хаус-Джонс говорил, что Байрон Свифт излучал обаяние.

– Да, но по-особенному. Харизматичных любят, а Байрон умел сделать так, что человек начинал любить себя. Понимаешь, о чем я? Знаешь, стояла ужасная засуха, и оттого, что он приезжал к нам в городок, пусть даже на пару дней в неделю, каждому становилось лучше. Байрон с Робби организовали детско-юношеский центр. Помнится, мою маму это очень порадовало. Все-таки не перевелись еще добрые люди, сказала она.