Потемкин приказал также создать специальный еврейский полк. Евреи, как, саркастически размышляя, полагал генерал-губернатор, должны были бы иметь особенный интерес в освобождении Иерусалима от «язычников». Он считал евреев источником постоянного раздражения, однако придерживался того мнения, что от них позже можно будет освободиться очень полезным способом: расселив их на Святой земле после захвата Османской империи. На эту область они имеют законные исторические права. На Святой земле они затем были бы вынуждены с оружием в руках защищать свои права от арабов. Поэтому нельзя было достаточно рано начинать их военное образование.

Под командованием герцога Фердинанда Брауншвейгского ортодоксальные евреи сформировали первый эскадрон под названием «Израилевский». Это была живописная картина, когда они отправлялись на маневры: в своей традиционной одежде, с длинными бородами и пейсами, они по-казацки восседали верхом на лошадях и размахивали огромными пиками, когда шли в атаку. Со временем из этого эскадрона сформировался боеспособный и внушающий страх полк.

По образцу этого соединения польские повстанцы в 1794 году набрали еврейский полк, который позже успешно сражался во время наполеоновских войн — но тогда, однако, уже против России.

Потемкинская колонизационная политика состояла из многих структурных элементов и была многогранной. Только рассмотрение ее в целом объясняет содержание и метод организации власти и управления. Образ действий Потемкина в Крыму можно было принять за образцовый. Потемкин не хотел ни рассматривать Крым как захваченную вражескую территорию, ни вмешиваться слишком радикально в сформировавшийся политический и социальный порядок. Хотя он и заменил хана русским губернатором, но русским солдатам запрещалось грабить или оскорблять местное население. Иногда они даже выполняли этот приказ.

Татарское население было формально свободно выбирать, оставаться на месте или покинуть Крым и эмигрировать в Турцию. Большая часть татар использовала эту последнюю возможность. На самом деле эмиграция отвечала особенностям их натуры. После греков, армян и грузин уехали татары и своим исходом ускорили экономический упадок полуострова. России нужны были — не считая расширения военного порта Севастополя — несколько поколений людей, чтобы снова заселить Крым и усилить эффективное хозяйство плодоводством и виноградарством. Этот факт находился в противоречии с усилиями Потемкина по интеграции Крыма в состав Российского государства. Он хотел как можно лучше сохранить обычаи и привычный уклад жизни, опираясь на местные реалии. Русские законы должны были вступать в силу неспешно и постепенно. Но решить проблему административно было не так-то просто. Идея была хорошо задумана, однако вступала в противоречия с повседневной реальностью. При всех хороших намерениях Потемкина, он присоединил Крым насильственным образом в интересах Российской империи.

Правительство приравняло в социальной иерархии татарскую элиту к русскому дворянству и тем довольно быстро достигло ее русификации. Личные привилегии и права зависели от готовности к работе на благо империи, в противном случае социальное падение было неизбежным. Расслоение между элитой и низшими слоями населения очень скоро грозило стать непреодолимым. Для простого татарина путь на турецкую родину — в отличие от представителя высшей знати — не имел никакой альтернативы. Он предпочитал эмиграцию русификации как меньшее из двух зол.

Передающееся из поколения в поколение традиционное мышление исконных жителей Крыма русские чиновники понять не могли. Они не знали, как решать проблемы. Русское начальство просто по-новому перераспределило страну — даже Потемкин был здесь бессилен. Новый слой русских землевладельцев привносил опыт своих собственных форм хозяйствования, однако недостаточно учитывал имеющиеся климатические условия и сельскохозяйственные традиции. Во всем этом татарские крестьяне находили еще одну причину для иммиграции. Они не желали подчиняться этим невежественным новым господам.

Попытки Григория Потемкина наладить виноградарство и шелководство с помощью иностранцев тоже не приносили желаемых результатов. Но опытных в этих вопросах грузин и армян он также не хотел возвращать в Крым. Генерал-губернатору нравилось пространственное разделение различных национальных групп.

Старые крымские города приходили в упадок. Смешение народов, которое имелось там издревле, принесло бы ему пользу при сооружении новых городов. Вместо этого Потемкин повелел, например, город Феодосию заселить чисто христианским населением, в том числе прежде всего армянами. И наоборот, он объявил старую столицу Бахчисарай татарским городом. Даже в Симферополе, в 1784 году объявленном столицей «управления Таврической области», квартал русских правительственных зданий явно отличался от татарского старого города. Правда, общение представителей разных национальностей друг с другом было относительно свободным и без националистической агрессивности. В таком смешении народов русские колонисты не знали еще никаких проблем, отягчающих жизнь национальных меньшинств. Господствовал дух, знакомый колонистам американского запада — вопреки факту, что в Южной России все действия Потемкина следовали самодержавной программе.

Русские усилия вокруг интеграции Крыма в состав империи концентрировались на единственном географическом пункте: на Севастополе. Морская крепость считалась центром общей южной системы укреплений. Севастополь строился как истинно военное учреждение. Город с самого начала состоял из казарм, складов, госпиталей, адмиралтейства, арсеналов, верфей, гавани — и дворца Екатерины II. На том месте, где Потемкин повелел создать Севастополь, в древние времена существовало античное поселение Херсонес. В 1783 году началось строительство целого города, названного вначале Ахтиаром. Только годом позже его переименовали в Севастополь.

Хотя до окончательного открытия военного порта в 1804 году прошло немало времени, однако создаваемый город с самого своего основания носил характер кузницы и базы морского судостроения. Севастополь оставался для Потемкина самой важной целью в Крыму.

С начала строительства Севастополя Потемкин и императрица находились в тесном контакте относительно всех связанных с этим вопросов. Речь шла о сути русской имперской политики. Когда Потемкин просил для морской крепости отборных офицеров и солдат, он писал императрице: «Соблаговолите повелеть прислать хороших воинов, ибо какой прок отправлять на новое место кучу отбросов? Я должен просить Вас, мадам, рассматривать это место как одно из тех мест, которые только увеличивают Вашу славу и в которых Вы не делите ее ни с одним из предшественников. Здесь Вы не следуете по стопам кого-либо другого».

Потемкин открывал перед своей императрицей перспективу еще большей славы, чем та, которой пользовался так сильно уважаемый ею Петр I. Екатерина могла распахнуть ворота в Средиземное море! В полном соответствии с этим Потемкин окрестил первый сошедший со стапелей корабль, созданный под его руководством, под именем «Слава Екатерины» — Екатеринослав — и писал императрице: «Это название я смогу оправдать, ежели это от меня потребуется». Всегда заботящаяся о своем авторитете императрица предусмотрительно смягчала слова смелого судостроителя: «Лучше быть, чем слыть». Долгожданная цель была еще впереди, и кто тогда знал, как может закончиться надвигающаяся война против Османского государства. Но, честно говоря, императрица совсем не хотела делать выговор Потемкину, так как она не ограничивала его в том, под каким именем он должен был крестить корабли.