получил отвод места на Тургеневской улице, и в 1914 году здание было готово. По этому случаю, чтобы блеснуть щедростью, Судаков откупил первоклассный ресторан «Россия» и устроил для рабочих банкет.

Три дня и три ночи угощались рабочие «даровой» хозяйской снедью. Молодые не могли нахвалиться судаковской добротой, а старые рабочие не особенно доверяли ей: «Как бы, ребятушки, эта доброта нас по шее не огрела…»

Банкет кончился, приступили к работам. Подошло время выдачи зарплаты, а с ней хозяин что-то не торопится. Прошла неделя, десять дней, а зарплаты все нет и нет. Кое у кого животы стало подводить — не у каждого запасено на черный день. Прошел целый месяц, а зарплаты рабочие так и не увидали. Профсоюза тогда не было, а казенным защитником интересов рабочих был фабричный инспектор. Обратились к нему. Господин Соболев выслушал жалобу, поговорил с хозяином, убедился, что рабочие «пропили и проели» свою зарплату во время банкета, и оставил жалобу без последствий…

Шел девятьсот шестнадцатый год. Продолжалась первая мировая война. В сентябре Сашиного друга, Николая Соловьева, мобилизовали — он был на два-три года старше — и назначили в Балтийский флот. А кто из ребят не мечтает стать моряком! Саша не был исключением, он решил удрать из дому и пробраться в Балтийский флот, туда же, куда ехал служить его друг.

Началась отправка нового набора в Кронштадт. На вокзале Николай стал отговаривать Сашу от его затеи, а он и слушать не хочет… Всю дорогу ребята хоронили «зайца» от постороннего глаза, особенно от сопровождавших эшелон, подкармливали из своих дорожных запасов.

В Петербурге — пересадка на пароход. Но и тут новобранцы сумели уберечь беглеца. И вот он — в Кронштадте.

Тем временем родители всполошились, пустились на розыски, догадавшись о причине исчезновения сына. Но розыски оставались безуспешными. А Саша тем временем бродил по Кронштадту: был свидетелем, как на Якорной площади до седьмого пота муштровали новичков, как за сущий пустяк офицеры били и наказывали их, а старые матросы возмущались этим.

И все же начальство обнаружило недоростка. Сашу немедленно «списали с экипажа» и с первым попутным пароходом выкинули в Петербург.

Очутившись в незнакомом большом городе, сначала мальчик не тревожился о средствах к существованию и усердно глазел на все новое и такое интересное. Проболтавшись часа три, ощутил, что хочется есть. Давай протягивать руку за подаянием, но никто никакого внимания. Зато внимательнее оказался жандарм, он взял Сашу как беспаспортного и доставил в управление градоначальника на Дворцовую площадь. Дело уже было к ночи. На допросе пришлось рассказать, что сбежал от родителей, думал устроиться моряком…

Этапным порядком Сашу направили в родной город. Досыта познакомился с пересыльными тюрьмами многих городов. Особенно памятной осталась Старая Русса, где содержалось под стражей много бежавших с фронта солдат.

Вот и Екатеринбург. Начальство пересыльной тюрьмы известило Засыпкиных, что в ней оказался парнишка и называет себя их сыном. Родители, обрадовавшись возвращению Саши, не чуя под собой ног, бросились в пересылку.

— Вы удостоверяете, что это ваш сын? — спрашивает начальник.

— Наш, наш!.. Сашенька наш…

И вот Санька опять на работе в литографии Судакова. Но тут вскоре — Февральская революция, а потом и грозовой Октябрь. Хозяин литографии сбежал за границу, оставив предприятие на попечение своего верного слуги, управляющего Вальдберга, надеясь на скорое возвращение.

В первые послеоктябрьские дни Саша Засыпкин — теперь ему шел девятнадцатый год — откликнулся на призыв Советов и вступил в. Красную гвардию. Вскоре же ему пришлось принять участие в разгроме гнезда екатеринбургской группировки анархистов. Их штаб разместился в особняке, в котором теперь на улице Розы Люксембург помещается областной отдел народного образования. Красногвардейцы окружили здание, украшенное перед входом черным флагом, предъявили засевшим здесь анархистам требование убраться подобру-поздорову. «Ультрасвободный» сброд, несмотря на то что был вооружен до зубов, стал выползать из своего логова и бросать оружие тут же на мостовую.

В феврале 1918 года, когда начала организовываться Красная Армия, Засыпкин стал бойцом 1-го Уральского стрелкового полка. В мае полк был командирован на борьбу с Дутовым, но Засыпкина оставили для несения внутренней службы в Екатеринбурге.

К тому времени последний русский царь со своей семьей и челядью был перевезен из Тобольска в Екатеринбург и помещен в бывшем Ипатьевском особняке. Для верности охраны особняк обнесли деревянным забором, однако около него то и дело появлялись какие-то темные личности, а то и просто любопытные. Приходилось держать ухо востро — Засыпкину не раз доводилось бывать в наряде наружного патрулирования временной тюрьмы бывшего царя.

Однажды начальник караула вызвал нескольких красноармейцев и сказал:

— Ну, ребятки, сегодня вы пойдете на охрану внутри дома. Помните, кого вы будете охранять. Если с вами кто-либо из бывшей царской семьи вздумает заговаривать, ваше дело — полный молчок. Запомните это!

Было утро. Саша видит, как из соседней комнаты вышел неказистого вида мужчина с рыжеватой бородкой, в синих брюках с красными кантами, в нижней рубашке, подпоясанный полотенцем, — умываться пошел.

Наш часовой хотя и ждал, что увидит бывшего царя, а тут невольно вздрогнул и потом подумал: «Батюшки, и эта мразь правила Русью, подписывала приказы о расстреле и повешении; могла и меня расстрелять и повесить…»

Николай прошел несколько шагов и остановился против Засыпкина. Спрашивает:

— Какова сегодня погода?

Засыпкин выдержал взгляд бывшего царя, стиснув зубы, памятуя, что не должен проговориться.

Николай постоял, пристально посмотрел на часового, неожиданно выругался и пошел к себе.

В годы гражданской войны Засыпкину пришлось испытать многое: тяжелую болезнь, колчаковскую тюрьму…

После освобождения Урала от Колчака Александр Павлович опять стал работать в учреждениях полиграфии — сначала в екатеринбургском отделении экспедиции заготовления государственных бумаг, потом в хромолитографии, на картографической фабрике и других этого рода предприятиях.

За время колчаковщины имущество литографии сильно пострадало: кое-что было вывезено, а то и просто растащено, так что пришлось восстанавливать литографию, что называется, по кирпичикам, и она воскресла благодаря энтузиазму рабочих. С 1920 года она стала называться Первой Уральской государственной литографией. Именно здесь было напечатано большинство уральских художественных плакатов.

В книге А. Г. Будриной «Уральский плакат времен гражданской войны» (Пермь, 1968) сообщается:

«Много плакатов напечатал мастер своего дела А. П. Засыпкин. Он прошел большую жизненную школу, хорошо помнит художников Парамонова, Елтышева и других. Несмотря на нехватку бумаги, вспоминает он, и красок (больше работали на суррогатах), работники литографии творчески подходили к выпуску каждого плаката. Прежде чем печатать весь тираж, делали пробу, тщательно подбирая краски, близкие к оригиналу. Печатник становится в какой-то степени соавтором художника: ведь он вкладывает в дело все свое умение, рабочую смекалку, частичку сердца».

На