Впрочем, все сказанное выше об этом примечательном животном — лишь допущение. Существует достаточно основательная версия о том, что никакого Симаргла на Руси не существовало и на свет он появился лишь благодаря ошибке переписчиков. Например, в древнерусском тексте «Слово Христолюбца», известном по списку четырнадцатого века, говорится, что на Руси «веруют в Перуна, и в Хорса, и в Мокошь, и в Сима, и в Рыла…», — здесь Симаргл превратился в двух загадочных богов, Сима и Рыла. Кроме того, разные источники упоминают Симарьгла, Семаргла,

Сима Рыла, Сима Регла, Симаергля, Simaergla и т. п. Известный исследователь русского фольклора А. С. Фаминцын еще в девятнадцатом веке предположил, что когда-то древний переписчик по ошибке заменил в слове «Ерыло» букву «ы» двумя буквами «ьг», после чего его растерянные последователи стали исправлять ошибку каждый по своему разумению; на самом же деле имелся в виду некий Сим Ерыло, известный нам сегодня как Ярило — славянское божество или персонаж, связанный с плодородием. Что же касается загадочного слова Сим, то некоторые исследователи считают, что оно переводится как «гений», «полубог», а в многочисленных изображениях «крылатого пса» видят одну из разновидностей одноглавых драконов — в существовании на Руси таких драконов, во всяком случае, сомневаться не приходится.

* * *

Присутствует в русском бестиарии и еще одно существо, которое, по мнению исследователей, появилось на свет благодаря небрежному писцу. Это — замечательная райская птица Алконост. Впрочем, нельзя сказать, что до появления на Руси письменности и неизбежно связанных с ней ошибок птицы этой не существовало вовсе. Птица была, но называлась она зимородок, а по-гречески — алкион. Происхождение ее подробно описано у Овидия: Алкиона, жена фессалийского царя Кеика, увидев в штормовом море тело утонувшего мужа, кинулась в воду и превратились в зимородка. Видя такую любовь, сердобольные античные боги оживили ее супруга.

Поскольку Алкиона была дочерью бога ветров Эола, отец обеспечил ей благоприятный режим для высиживания птенцов:

Греки считали, что Алкиона сидит на яйцах в течение двух недель — по неделе до и после зимнего солнцестояния — и что в это время на море устанавливается тихая погода. Аристотель в «Истории животных» писал: «Зимородок порождает во время зимнего поворота, потому и зовутся (когда поворот происходит при спокойной погоде) семь дней до поворота и семь после “зимородковыми днями”».

Естественно, что птица, имевшая столь замечательное происхождение и столь высокое покровительство, причем птица, способствующая безопасности мореплавания, упоминалась многими авторами. Сообщил о ней в своем «Шестодневе» — своего рода энциклопедии — и болгарский писатель десятого века Иоанн Экзарх. Книга его попала на Русь, здесь ее стали копировать, и в дошедшем до нас списке тринадцатого века, в предложении «Алкионъ есть птица морская», первые два слова написали слитно. Так родилась замечательная птица «Алконостъ».

Со временем привычки ее изменились. В азбуковнике семнадцатого века уже сообщается, что, почувствовав скорое вылупление птенцов, Алконост «взимает въ яйцах чада своя и носит на среду моря и пущает во глубину», после чего «алконостова яйца излупятся в воде, во глубине, вышед же, познают родителя своя…». Особая ценность яиц Алконоста заключалась в том, что они не портились, поэтому их вешали в церквях под паникадилом.

Постепенно произошла миграция алконостов с морского побережья в окрестности рая и в сам рай. Кроме того, претерпел изменение и их внешний вид. Теперь у Алконоста имелась женская голова и женские же руки, в которых нередко был зажат свиток с душеспасительными изречениями. Существует, например, изображение Алконоста со свитком следующего содержания: «Праведницы во веки живут и от Господа мзда им и попечение их пред Вышним сего ради приимут». Очень любимо это животное было у старообрядцев. Первое известное изображение Алконоста встречается в книжной миниатюре XII века, но подлинный расцвет популярности этой замечательной птицы относится к восемнадцатому — девятнадцатому векам, времени расцвета лубочных картинок. Как правило, картинки изображают Алконоста в раю, а сопроводительный текст разъясняет подробности его образа жизни:

Алконост тесно связан с другой замечательной райской птицей — Сирином; они во многом были похожи. Птица Сирин тоже обитала в раю и обычно сидела на дереве познания добра и зла, — по крайней мере, лубки изображают это дерево усыпанным яблоками. История этой птицы также уходит корнями в глубокую Античность — ее предками были сирены, те самые, которые заманивали мореходов своим пением. Впрочем, как мы уже писали, ко временам Платона сирены осознали порочность своей прежней жизни и переселились в небесные сферы, где продолжали петь, но уже без всякого вреда для людей, во благо гармонии космоса. Наиболее вероятным представляется, что именно эти существа и стали предками славянских райских Сиринов.

Хотя надо отметить, что раскаялись далеко не все сирены, — некоторые из них, изменившись физически, сохранили нравы, идущие из ранней Античности: в Средние века в Европе появились существа с тем же названием и теми же повадками. Верхняя часть туловища у них была женская, а нижняя напоминала рыбий хвост. Позднее они получили название русалок, но слово «сирены» применительно к ним и до сих пор бытует в некоторых языках. Но именно в славянском раю обитали и существа, сохранившие физическую преемственность с античными сиренами и сочетающие черты женщин и птиц. Правда, с некоторыми из них на Руси произошла странная метаморфоза — теперь это были жены, которые «от пояса до верху обличие лица струсова имут, струе бо птица и пером красна… а от полу к ногам женский стан».

Но главной наследницей платоновских сирен, певших на небесных сферах, стала, конечно же, райская птица Сирин. По своему строению она полностью совпадала с античными сиренами — имела женскую голову, птичье туловище (на котором могли быть обозначены женские груди), птичьи крылья, лапы и хвост. Протопоп Аввакум называл Сирина «краснопеснивой» птицей, он сообщал, что она обитает «к востоку близ рая, во аравитских странах, в райских селениях живет и, егда излетает из рая, поет песни красныя и зело неизреченны и невместимыю человечю уму; егда же обрящет ея человек и она узрит его, тогда и паче прилагает сладость пения своего. Человек же слышавше забывает от радости вся видимая и настоящая века сего и вне бывает себя, мнози же и умирают слушавше, шествуя по ней, понеже красно и сладко пение, и есть не захочет горюн, от желания своего».