– Звучит подхалимски, – сказала Мэри.

– Не следует недооценивать нас, милая комплексоидка, – предупредил Эрнест. – Для привлечения внимания у нас здесь будут несколько лучших художников из Комплексов. – Он, похоже, был разочарован ее прохладной реакцией. На самом деле здешняя бурная деятельность заставляла ее нервничать. Она не видела собственной реструктуризации, проведенной бесконечно более утонченными нанослугами доктора Самплера; вид этого великолепного старого отеля, которому обновляли кожу и кости, заставил Мэри содрогнуться. Она взглянула на шрамы, оставленные нано на пальцах Эрнеста. Перехватив ее взгляд, он поднял руки и, покачав головой, сказал: – Такого больше не случается. Я с ними отлично управляюсь, Мэри. Не беспокойся.

– Извини. – Она поцеловала его и незаметно поежилась, когда наноматериал брызнул на трубу, в которой они стояли, и закрепился на противоположной подпорке, застывая в дряблый цилиндр. – Это не полностью твой проект, – сказала она. – Над чем работаешь ты?

– Это станет кульминацией, – сказал он. – В нашем распоряжении весь день?

– Надеюсь.

– Тогда позвольте мне раскрывать тайну неторопливо. И пообещай кое-что. Ты никому не расскажешь.

– Эрнест… – Мэри попыталась изобразить раздражение, но очередной выброс нано помешал ей, и она пригнулась под стремительно проносящейся тенью. Он ободряюще прикоснулся к ней и побежал по трубе дальше, жестами подзывая ее.

– За мной, там много интересного!

Она догнала его в другом отрезке трубы, в середине старого отеля; теперь это была огромная полость, в которой лежали дремлющие мегапрокины.

– Атриум, – сказал он. – Это был красивейший отель. Стекло и сталь, как на космическом корабле. Но денежные потоки хлынули в Комплексы, и он не сумел выжить за счет местных жителей и иностранных студентов. В 2024 году стал прибежищем религиозной секты, но секта обанкротилась, и с тех пор он переходит из рук в руки. Никому не приходило в голову превратить его в прибежище художников – у художников никогда не бывает таких денег!

Труба закончилась у потертых латунных дверей старого лифта.

– Он надежный, – сказал он. – Его переделаем в последнюю очередь, а то и сохраним… Комитет еще не решил. – Он ткнул в белесую от времени термочувствительную пластиковую кнопку, и двери с лязгом распахнулись. – Поднимаемся. – Эрнест вошел в лифт после нее. Расхаживая взад-вперед по затертому ковру, он ухмылялся и сжимал кулаки. – Ты должна пообещать ничего не рассказывать.

– Не стучу и не треплюсь, – сказала она.

Он серьезно посмотрел на нее.

– Это не шутки, Мэри. Действительно не шутки, и совершенно секретно. Пожалуйста, обещай. – Улыбка исчезла с его лица, и он облизнул пересохшие губы.

– Обещаю, – сказала она. Человек, в отношениях с которым она планировала обязательства. Сокровенное стремление одиночки. Один – крепость только тогда, когда один. Двое – значит, брешь.

Он взял ее руки в свои и сжал, снова улыбаясь.

– Наверху моя студия. Там все уже готово, недели две как. Но я перевез свои манатки еще раньше. Там пока жарковато – нано выделяет тепло. Но это не доставляет неудобств.

– Веди, – сказала она, пытаясь возродить утренний прилив приязни. И спросила себя, не следует ли счесть свои ощущения серьезным изъяном? Она и раньше с Эрнестом чувствовала нечто подобное, но ей удавалось обернуть это теплотой чувств и забыть: сигнал предупреждения.

Мэри вспомнила, как впервые встретилась с Эрнестом.

– Здесь есть свет, – сказал он, распахивая дверь в широкий коридор. – И очень много места.

Два года назад. Она как раз получила повышение. Пошла на вечеринку в Первый Северный Комплекс, чтобы расслабиться в обществе трансформанта-мужчины, менее экстремального, чем сама, с которым познакомилась на семинаре по карьерному росту временных работников. Мэри услышала, как Эрнест с другого конца комнаты перебрасывался колкостями с хорошо одетыми художниками из Комплексов и их менеджерами в псевдокостюмах. Тогда он был жестче, осознавал собственный блеск и язвил от разочарования. Остроумный, напористый, очаровательно грубый; художники и менеджеры наслаждались, спокойно и зачастую раздражая, – поведение, типичное для корректированных. Мэри совсем не понравилось то, что она слышала, но когда они потом случайно пересеклись на какой-то тусовке, он принял то, что она трансформантка, глазом не моргнув и без сальной ухмылки, рассказал кое-что поучительное о сообществах художников в теневой зоне, с мальчишеской гордостью показал ей проекцию, превратившую рукав его костюма в караван клоунов, и нанобокс, изготавливавший подобия скульптурных портретов из пляжной гальки. Он подарил ей тогда ее портрет, изготовленный прямо там же из камня, отыскавшегося в его кармане. Затем выразил свое восхищение и желание пообщаться за пределами тусовки. Она отказала: он казался более привлекательным, чем при первом знакомстве, но прежняя дерзость отталкивала. Он проявил настойчивость.

По приказу Эрнеста дверь студии открылась. Едва Мэри вошла, как по периметру просторной круглой комнаты начали загораться огни. Ослепительные пятна создали высокую и широкую «слепую» зону. В нише над ними и над дверью загорелся ряд дополнительных огней.

В дальней части широкого пространства проступил контур обнаженной женщины длиной метров десять и высотой шесть; ее рука тянулась к подвешенному кубу, преувеличенно большие бедра состояли из чередующихся участков хрома и блестящей начищенной бронзы, колено серебряный диск на бронзе, локоть золотой диск, глаза скрыты в глубокой тени. На один головокружительный момент Мэри испугалась, что скульптура чересчур тяжелая, такая, что продавит пол и они все упадут в сердитую пасту прокинов.

– Она полая. Это не металл, – сказал Эрнест. Затем сделал короткий танцующий шажок, едва сдерживая восторг. – Большая часть всего этого вообще не здесь. Вот единственная подсказка, какую я тебе дам. Продолжай. Исследуй.

– Она доделана? – нерешительно спросила Мэри.

– Еще несколько недель. Небольшие доработки. Предполагается, что это сможет оценить любой человек от десяти до двадцати, всегда что-то новое. Ну же. Потрогай.

Мэри неохотно подошла к его творению, опустив голову поглядывая вверх поджав губы. Кто его знает, чего ожидать. Она видела достаточно работ Эрнеста, чтобы понимать: видимая форма – лишь малая часть замысла. Быстро влево вправо вверх и вниз подметить проблески проекторов, мерцание света лазеров, какие-нибудь подсказки. Сюрпризы Мэри не любила даже эстетические.

– Она не кусается. Иди, иди, – подбодрил Эрнест. Мэри повернулась к нему, досадливо вздохнула, повернулась обратно и уставилась творению в глаза под тяжелыми веками; серебряные зрачки с золотой каймой в древней зеленой бронзе следили за ней, губы сложились в бронзовую улыбку великанши Моны Лизы, голова размером с каменную глыбу наклонилась, отводя взгляд влево и вверх к чему-то несуществующему не представляющему интереса по крайней мере для древней богини – на черную изогнутую стену. Мэри невольно тоже взглянула. По матово-серой стене катились черные блестящие лакированные волны за ними проработанным до мельчайших деталей узором поднималась декоративная пена, черная лакированная русалка выходящая из волн на барельефе расчесывала тронутые лунным светом волосы.