Этого Юра уже не слышал.

Железнов обвел взглядом свою команду: лица насупленные, недовольные, никто не хочет решать чужую судьбу.

– Ну, что насупились? Все будет хорошо! – Железнов решил не перекладывать ответственность на ребят. – Кто не хочет, не высказывается. Я сам. Наум, выставляй камеры на ее гримерку, пока не опоздали. Юра, он у нас шустрый.

– Внимание, «Пентагон», девятая, десятая. Внимание! Особый заказ – крупный план участницы под номером 12 – Анастасии Бородиной.

– Рекламная пауза же! – подала голос «девятая». – Что случилось?

– «Кино» по заказу спонсора. Оплачиваемое. Сейчас к ней подойдет герой-любовник с запиской. Так вот – ни он, ни записка нам не интересны. А интересно ее лицо во время чтения записки. Понятно? Чем крупнее, тем лучше. Все, выставились, мастера.

Буквально сразу же после этих слов на мониторах девятой и десятой у входа в гримерку Бородиной появился Юра с листочком в руках. Остановился. Вызвал Настю. Боднул головой, озвучил текст: «Вам записка от руководства…» и вручил листочек.

Железнов прильнул к девятому монитору, с которого удобнее было наблюдать Настино лицо, и уже через три секунды довольно рассмеялся: он, да и все окружающие с большим удовольствием наблюдали недоуменные Настины глаза, международный жест пальцем у виска, продемонстрированный Юре, возвращение листочка и не вызывающий сомнения жест: «Иди отсюда, не мешай!»

– Ну что?! По-моему, Настя вне игры своего администратора. Или у кого-то есть сомнения?

– Да-а, «кино» – великая сила, – протянул Андрюха. – Ну и слава богу! А то – шкурки банановые… Поскользнулся…

– Вот и хорошо! Проехали. – Железнов широко улыбнулся. – Андрюха, нам с тобой еще анализ по второму туру выкатывать. Давай-ка за работу.

Офис телекомпании

За 7 месяцев и 12 дней до выхода в эфир финальной игры «Она мне нравится».

Первая половина мая. Четверг. Утро.

Железнов решил завершить проветривание кабинета и закрыл окно – хотя на улице днем было уже достаточно тепло. Саша неукоснительно соблюдал две вещи из-за своего маленького зеленого друга. Во-первых, не допускал, чтобы температура в кабинете опускалась ниже двадцати градусов – для того чтобы Оберст как существо очень теплолюбивое не испытывал дискомфорта (зимой, когда были очень сильные морозы и система отопления не справлялась с холодом, Железнов по нескольку дней безвылазно жил и ночевал в кабинете вместе со своим любимцем, нагревая пространство всем, чем только можно было придумать – от глубокого дыхания до обогревателей и утюгов). И во-вторых, следил за тем, чтобы Оберст не сидел на сквозняке – вещь для него очень опасная с точки зрения простуды.

– Ну что, значит, ты решил поддерживать видовую корпоративность и говорить «Курица – не птица» категорически отказываешься… – Железнов просунул руку в клетку и погладил Оберста под крылом, тот моментально вспушился. – Ну что ж, имеешь право… Джентльмен… Хотя заметь, попугаек я не имел в виду.

Неся всю эту околесицу, Железнов размышлял о том, что нужно еще раз пройтись по формулировкам и определениям, дабы «словам было тесно, а мыслям – широко (с ударением на первом слоге)». Уже часа полтора Железнов облекал в сухую словесную форму достаточно неординарную идею под названием «Способ размещения наружной рекламы в тоннелях метро (метроролик)».

Все, как и всегда, получилось совершенно неожиданно.

После созвона Железнов и Наум встретились в курилке – Няма выглядел несколько помятым и раздраженным.

– Ты чего не в духе?

– Ходил на экскурсию в метро.

– Ностальгия?

– Не… Машину на обслуживание отогнал. Пришлось добираться на метро. Духота. Теснота. Скукота.

– Ага, кино тебе в метро не показывают.

– Могли бы. На стенах тоннеля, например…

– По принципу кино…

– Ага, двадцать четыре кадра в секунду.

– Так нужна скорость постоянная.

– А кто сказал, что ее нет… на отдельных участках.

– Ну, вообще-то я слышал, что есть карты маршрута: на каких участках – какая скорость…

– Саня! – Наум вопрошающе смотрел на Железнова. – Это же Клондайк – рекламный ролик в тоннеле метро!

– Ну да, снимаем рекламный ролик… Потом его – покадрово – на бумагу…

– И на стенку тоннеля… с подсветкой!

– Ну да, метро едет, а за окном – кино… в виде рекламного ролика.

– Тридцатисекундный… На худой конец – двадцатисекундный. Я посчитаю длину «метроролика» в зависимости от скорости движения.

– Ага… Сань, интересно, позвони.

Минут через двадцать Железнов отзвонился:

– Няма, я тут прикинул: для тридцатисекундника, в зависимости от скорости, я просчитывал от 50 до 70 км/час, требуется от 420 до 580 метров равномерного движения.

– Реально, наверное…

– А для двадцатисекундника и того меньше – от 280 до 390 метров.

– Сань, напиши связно, как умеешь. А я попробую протолкнуть идею.

– Договорились… Толкатель.

Вот почему Железнов последний час, вспоминая свое научное прошлое, оперировал достаточно занудными понятиями: «Цель – доведение информации рекламного характера до пассажиров метро во время движения состава между станциями за счет размещения рекламной информации на стенах тоннеля. Уровень новизны… Принцип доведения информации… Технология реализации… Расчет ширины «кадра»… длины стационарного участка…»

Как всегда Оберст не подвел:

– З-з-звонок… – и зевнул.

Железнов несколько рассеянно и непонимающе глянул на Оберста, и в это время раздался звонок – «Маша».

– Саша, это вы?

– Я конечно, Маша. Или вы хотели услышать кого-то другого по-моему телефону?

– Я не об этом! Это вы?

– Нет, папа римский. Маша…

– Саша! Цветы! Это от вас?! – Чувствовалось, что голос у Маши дрожит.

– Белые розы?

– Да… – облегченно произнесла Маша.

– Одни белые розы без ничего.

– Безумное количество… – восхищенно прошептала Маша.

– Ну, если безумное, то, конечно же, я. Я и здравомыслие в отношении вас – как-то не срастается.

– Саша! Это потрясающе красиво!!! Спасибо вам!

– Да что вы, Маша… Маша, вы – это мой мир грез и несбыточных надежд.

– Почему – несбыточных?

– Да потому что для того, чтобы быть со мной, вам нужно переступить через себя, нарушить принципы, по которым вы жили всю жизнь. Нужно ли вам это?