Сегодня Давен собирался отвести её к Далии. Мама была против, чего, впрочем, можно было ожидать: гордая жрица никогда бы не призналась, но жутко ревновала дочь к женщине, которая однажды настолько отогрела её Ри, что Эйрин почти осталась на поверхности, забывая о родном Регстейне. Сейчас, когда отношения между ними были накалены до предела, мама не смела просить Эйрин остаться. Всё, что она могла, так это ссылаться на давно похороненный в пыли и смоге свод правил, который никто ни разу и не читал.

— Ри, однажды ты уже ушла. Смотри, скольких жизней стоила твоя дурацкая детская выходка! — еле сдерживаясь, холодно говорила мама, замораживая лишь одним своим взглядом.

— Вспомни, что сделала ты в тот единственный момент, когда могла по кирпичику выложить разрушенную кладку моего доверия, — Эйрин не отставала от матери. Теперь, когда к ней вернулись стёртые воспоминая, она прекрасно помнила, как мама ложью заставила её пройти обряд отречения. Обряд, из-за которого поверхность и Дав оказались забыты на долгие десять лет. Обряд, из-за которого у её мальчиков не было отца. Обряд, который уничтожил то последнее, что было у них с мамой.

— Я заботилась о тебе! — Венди судорожно вздохнула и закрыла глаза, считая до десяти.

— Плохо верится, мама, плохо верится, что ты знаешь, что такое забота.

И Эйрин, сорвав простыню, закрывающую проход, опрометью бросилась из комнаты. «Зачем я прошу понимания и разрешения? Мне двадцать семь, у меня двое детей», — вертелось в голове, пока она неслась по коридорам подземелья.

Двое детей, один из которых предатель. Двое детей, один из которых пропал. Жив ли? Сердце рвала ноющая боль. Иногда она почти стихала, притаивалась в уголке, ожидая своего часа, и в тот момент, когда меньше всего хотелось жить — выпрыгивала, нападала, била в спину. Как Эйрин хотелось хотя бы увидеть старшего сына. Пусть, пусть он предал её, пусть пытался убить, но материнское сердце готово было прощать даже это. Только бы знать, что жив. Только бы снова заглянуть в его лицо, как в своё отражение. Только бы прикоснуться губами к бледному лбу…

Оставаться и дальше в Регстейне было невыносимо. Ходить по запутанным лабиринтам подземелья, играть с Томми, журить Агушу и стараться делать вид, что ничего не изменилось. Целовать Давена, помогать Тире с травами, выслушивать бесконечные укоры матери и кивать, не отдавая себе отчёта в том, что делает. Жить. Жить и знать, что эти коридоры, помнящие лёгкие шаги сына — однажды забудут их. Почти забыли. Знать, что натянутое струной тело Криса больше не ворвётся в пыльный сумрак алтарной комнаты вопреки наказу жриц. Знать, что девчонки больше не будут шептаться по углам, старательно привлекая к себе внимания Криса. Знать, что… Она не могла, потому и попросила Давена забрать её, отвести на поверхность, туда, куда, скорее всего, ушёл Крис. Туда, где сердце снова сможет ощутить его присутствие, хотя бы на мгновение.

— Всё хорошо, Стрекоза? — вырвал её из размышлений тягучий голос.

— Что, прости?

Эйрин оторвала взгляд от земли, и тут же полетела вниз по склону, царапая колени о мелкую гальку. Чёрная коса подпрыгнула и, растрепавшись, длинными плетями рассыпалась по плечам.

— Эй, как ты? — поспешил вниз Давен.

Эйрин только захохотала, раскинув руки по сторонам. Тело, давно забывшее о том, что такое тепло, расслаблялось, утопая, словно в колыбели, в пахнущей и мягкой горячей земле. Синее платье покрылось пылью и зелёными травяными пятнами, но она не обращала внимания на такие мелочи. Сейчас она впервые за долгое время почувствовала себя живой.

— Стрекоза… — договорить Давен не успел. Эйрин потянула его за ногу, роняя рядом с собою.

Люди, направляющиеся в деревню, добродушно фыркали, завидя эту странную пару. А там было из-за чего фыркать. Давен снял себя рубаху, как только вырвался из Регстейна. Да, теперь, когда он нашёл Эйрин, он готов был остаться с ней и в подземелье, но человеческая душа тянула его назад, на поверхность. Он снял рубаху, подставляя обнажённые плечи солнцу. Давно не стриженные волосы, не сдерживаемые шнурком, рожью рассыпались по спине, приятно щекоча кожу. Штаны держались только на бёдрах — изнуряющие попытки отыскать родину ведьм не прошли бесследно… А уж вид Эйрин и вовсе приводил в недоумение: тёплое шерстяное платье, когда солнце шпарит так, что трава увядает, не успев вытянуться; бледная кожа, которая не могла остаться такой, живи женщина в Вайденлесе…

— Давно вот так просто не валялся на траве, — Давен сунул в рот травинку, наблюдая за тем, как по стеблю цветка ползёт маленькая букашка.

— А тётушка Лия точно будет рада меня видеть? — как-то совсем по-девчачьи спросила Эйрин, прикрывая глаза.

— Глупые вопросы.

Давен повернулся на бок и провёл грубым загорелым пальцем по щеке Эйрин. Её ресницы еле заметно дрогнули.

— И мама, и сестра рады тебе будут.

— А Бранд?

Не услышав ответа, Эйрин приподнялась на локте и взглянула на Дава. Тот смотрел вдаль, будто надеясь разглядеть в дрожащем от жары воздухе что-то, что давно потерял.

— Папа умер. Почти сразу после того, как ты сбежала.

— Хелингард примет его, Дав. — она ободряюще похлопала ладошкой по крепкому плечу любимого и прижалась к нему щекой. Лёгкость испарилась, оставив после себя только грусть и тревогу. Воспоминания о Крисе, исчезнувшие на время, навалились с новой силой, заставляя сутулиться, скукоживаться под их тяжестью.

— Пошли, Стрекоза. Айви сегодня дома, вот она рада-то будет, — через силу улыбаясь, произнёс Давен и первый сделал шаг с холма.

Перед ними, как на ладони, раскинулся Вайденлес — дом Давена. Цветущая деревушка, носящая гордое название «Долина ветров».

Было так странно снова оказаться у этой калитки, увитой цветами. Эйрин помедлила, прежде чем войти следом за Давеном.

— Проходи уже, маленькая, никто тебя не укусит, — засмеялся он. Почувствовав себя дома, Давен расслабился, а его глаза теперь улыбались вместе с губами.

— А вдруг?

— Слишком много болтаешь, — он лукаво усмехнулся и, подхватив её на руки, понёс прямо к двери.

Давен открыл дверь ногой, ожидая маминых гневных окриков. Но мама не кричала. Она, оглянувшись на дверь, замерла от удивления. Глаза заслезились то ли от счастья, то ли от нахлынувших эмоций.